— Я, конечно же, останусь здесь. Может быть, мне удастся застать Франца во время его ночных похождений.
Его намерения мне не понравились. Ведь если у домашнего учителя действительно есть что-то недоброе на уме, то Пен будет стоять у него поперек дороги.
Я попыталсь намекнуть на это, но мои намеки только расстроили мальчика.
— Вам больше понравится, если я буду находиться в неведении относительно того, что происходит в доме, Ливия?
— Намного больше, — подтвердила я доброжелательно. — Это дело твоего отца — остановить призрака. Пока его нет, я в некотором роде несу ответственность за тебя. Запри дверь и подумай о том, что завтра приезжает отец.
Он резко отвернулся, но по дрогнувшим плечам я поняла, что он принял мои слова к сведению.
По пути наверх Роза заявила не по годам рассудительно:
— Мальчишки всегда так глупы, не правда ли? Вечно они создают беспокойство. Я все же надеюсь, что Пен не будет выходить из комнаты.
— Я тоже на это надеюсь, видит Бог.
Я провела Розу в маленькую уютную комнату по соседству с моей. Мы вместе постелили постель и повесили ее вещи в шкаф. Перед тем как уйти, я еще раз подчеркнула преимущества отдельной комнаты и посоветовала принять ванну для успокоения нервов.
— Холодной воды? — прошептала она, поежившись.
— От этого не умирают.
Сразу после этих слов я изменила свое мнение. В этом доме с призраками достаточно просто провести некоторое время, чтобы мурашки забегали по коже. Наверное, следует все-таки подогреть воду где-нибудь на втором этаже.
Переселение Розы заняло более часа. Девочка не раз подходила к окну и задумчиво смотрела на озеро.
— Я хочу знать, куда же это делось? — проговорила она наконец, прижавшись носом к окну.
— Что?
— Ну, это, до чего я дотронулась. Я не видела лица, только кожу. Такую странную. Тетушка Эмилия говорила, что это вполне естественно, когда люди после смерти становятся холодыми и твердыми на ощупь, как мама. А это было совсем мягкое.
— Ну, может, это был труп животного. В воде мясо размягчилось. Тебе не надо сейчас об этом думать. Я уверена, что завтра утром или через несколько дней это животное прибьет волной к берегу.
Только спустя несколько минут я поняла, что за слова произнесла Роза только что. Непонятно было одно — случайно она проболталась или умышленно упомянула свою мать? Ее круглое лицо ничего мне не говорило.
— Роза, откуда ты знаешь, что тело мамы было твердым и холодным на ощупь? — спросила я осторожно.
— Так оно и было! Именно по этому узнают, умер человек или нет.
— Да, да. Но когда же ты умудрилась потрогать ее? Когда кресло-каталка опрокинулось?
Она заерзала.
— Как она могла тогда быть такой, если умерла не сразу. И кроме того, ее кресло-каталка не опрокинулось. Она…
Роза закусила нижнюю губу и проглотила остальные слова. Было ясно как Божий день, что она знает гораздо больше о смерти своей матери, чем мне раньше казалось. Я молчала в надежде на продолжение, но она вернулась к лживой версии, которую разработали они с братом.
— Это уже все позади, вы на свободе, а не в тюрьме, — произнесла она и уставилась в темноту за окном. После короткого молчания она добавила: — Когда приедет отец, мы начнем новую жизнь. Он нам это обещал. Мы не будем больше думать о матери и всем этом.
Девочка повернулась, и страдание, прозвучавшее в ее чистом голосе, поразило меня.
— Мисс Ливия, отец сказал, что вы сделаете меня симпатичной. Это правда? Вы действительно можете это сделать?
— Да, наверное, можно сделать тебя красивее, — сказала я несколько неуверенно. — Это не очень трудно, малышка!
— Пожалуйста, не обманывайте меня! Тетушка Эмилия утверждает, что я самое ужасное, что вообще когда-либо рождалось на этой земле. Она говорила, что совершенно не понимает, как я могу быть дочерью моей матери и при этом такой страхолюдиной. Иногда я просто ненавижу тетю Эмилию. Она такая же, как и мама.
— Но, Роза, ты же не думаешь так на самом деле?! Ты ведь любишь свою красивую маму так же, как я люблю тебя.
Она посмотрела на меня с любопытством и одновременно с презрением.
— Вы любите меня? Вы не должны так лгать. Моя мать никогда не любила меня. Она никогда меня не хотела. Я слышала, как она говорила об этом тетушке Эмилии. Она говорила, что я — самая ужасная плата за то, что отец ей навязал.
