— Ну, раз секрет, тогда молчу. Но все равно, очень рад за вас. Я уверен, что у вас все получится. А это что, помощники?
— Да, дирекция.
— Ну давайте, дирекция, работайте как следует, чтоб мне на вас не жаловались. А не то смотрите у меня.
Как только он ушел, Глеб вылил воду из мензурки и отошел к окну. Косминский немного подумал и ушел за ним.
— Вы чего? — спросила Дина Борисовна.
— Так. Расхотелось чего-то, — ответил Глеб.
— Нам и так интересно, правда, Глеб, — сказал Косминский, — а он грозится. Будто нас заставляют, а мы не хотим.
— Да это он совсем не вам сказал. Это он обо мне так заботится, хочет мне помочь. По-моему, он очень внимательный.
— Да, об отстающих он всегда заботится. Если у кого двойка или с поведением плохо, или задавили, он всегда и поговорит, и про домашние условия расспросит, а так…
— Ну ладно вам, — сказал Басманцев. — Подумаешь, какие чувствительные. Идите лучше смотреть, как получилось, — пора вынимать.
Первые пленки вышли отлично. Кадрики были очень маленькие, и еще невозможно было понять, что на них снято, но, все равно Дина Борисовна сказала, что хорошо и съемка «качественная». Когда расходились домой, Глеб вдруг оставил ребят и побежал за Диной Борисовной.
— Дина Борисовна, — сказал он, догоняя и протягивая ей конверт, — переведите мне, пожалуйста, письмо.
— Так вот в чем дело. Вот зачем ты спрашивал. Ну хорошо, только давай где-нибудь сядем.
Рядом как раз была зубоврачебная поликлиника, и они вошли туда и сели в кресла для ожидающих. Дина Борисовна, быстро двигая взад-вперед ресницами, пробежала первые строчки, потом отвернулась от Глеба и продолжала читать так, чтобы он не видел ее лица. Глеб сидел тихо, зажав руки между колен, и ему было страшно, будто он и в самом деле пришел к зубному врачу. Дина Борисовна, видимо, уже кончила читать, но все сидела и о чем-то думала. Наконец она обернулась и сказала:
— Знаешь, Глеб, я не буду переводить тебе это письмо. Сейчас мне трудно объяснить почему, но позже ты сам поймешь, что лучше прочесть его самому — иначе все пропадет. Одно могу тебе сказать: это очень хорошее письмо. Стоит выучить английский язык, только чтобы прочесть его. Я тебе даже завидую, понимаешь?
— Понимаю, — сказал Глеб, хотя ничего не понимал и только чувствовал, что все ужасно хорошо и интересно.
— Понимаю! — крикнул он еще раз, уже в дверях. — Конечно, я его выучу, этот английский, вот увидите!
В воскресенье договорились двумя классами идти в музей, а Глеб опоздал. Он не проспал, и ничего не случилось с ним такого, что могло бы ему помешать, и все равно он опоздал. Сначала времени было очень много — целый час, потом опять много — сорок минут, а потом оно вдруг начало быстро-быстро куда-то исчезать; его еле хватило, чтобы начистить ботинки; и когда Глеб выбежал из дому, уже оставалось только десять минут; а когда садился в троллейбус, время кончилось и ребята вслед за Диной Борисовной пошли по залам музея.
В музее над кассами прямо из стены выглядывали бородатые головы с пустыми глазами. Глеб купил себе самый дешевый билет — для учащихся, солдат и пенсионеров, обернулся и вдруг слева, около квадратной колонны увидел Семенову. Да нет, это действительно была Семенова.
— Здравствуй, — сказал Глеб. — Ты что здесь? А остальные?
— Они уже ушли, — сказала Семенова.
— А ты почему не пошла?
— А я тут забыла одну вещь… в пальто. У меня в пальто путеводитель.
— Путеводитель? Хочешь, я его достану? Давай сюда номерок.
— Нет, подожди… В пальто его, кажется, нет. Наверно, я его оставила дома.
— Ну все равно, идем без путеводителя. Может, мы их еще догоним.
Они поднялись по мраморной лестнице и вошли в большой зал, из которого во все стороны расходились экскурсии.
— Куда же теперь? — спросила Семенова. — Без путеводителя я не знаю.
— Пойдем просто так. Нужно туда, где картины. Я помню, Дина Борисовна говорила, что будем смотреть картины.
Но картины были всюду. На стенах и потолках, квадратные и круглые, маленькие и огромные, такие, которые даже трудно себе представить, как были написаны — или художник имел очень длинные кисти, или ему приходилось класть холст на пол и ходить по нему, постепенно закрашивая свои следы. У некоторых картин останавливались экскурсоводы и подробно объясняли толпящимся зрителям художественные достоинства и кого хотел разоблачить художник в своем произведении.
