Он вскочил с кровати, заходил по комнате, резко поворачиваясь, мелькая в сумрачном зеркале. Аглая, потянув на себя простыню, смотрела. Витька наткнулся на стул, ушиб босую ногу и выругался шёпотом. Она, проведя рукой по стене, цокнула выключателем, засветив лунный пейзаж над головой.
Витька стоял босиком на ковре, поджимая ушибленную ногу. Смотрел куда-то в жёлтый расплывчатый свет, свесив руки вдоль голых бёдер. И в сумраке татуировка шевелилась в такт дыханию.
Аглая подумала, глядя на цветные кольца змеиного тела: вот сейчас зашевелится отдельно от его тела и начнет разворачивать кольца, соскальзывая вниз. Повернёт к ней плоскую голову с нечеловеческими внимательными глазами, раскроет широко прорезанную пасть…
— Ты смотришь на Ноа? Она не помешает нам.
Подошёл к постели и, встав на колени, за руки притянул её к себе, прижимая к нарисованной змее. Аглая, подавив внутреннее сопротивление, подалась к нему, закрывая глаза, обхватила за шею.
— Куда я тащу тебя? От нормальной жизни куда? Посмотри на себя, красивая, умная, учишься, талантливая. Нужен я тебе со всем своим странным? Ведь это как с ума сойти. Только по своей воле. Разве я могу? Тебя…
— Я люблю тебя, — сказала она в горячую шею. Поцеловала расписанную кожу. И снова поцеловала, повторяя, — люблю, я тебя люблю, люблю тебя.
И, говоря, знала: этими словами рассказывает ему всё — и что не боится, хоть и страшно ей. Принимает всё, что в нём есть, и даже то, чего ещё не знает и боится узнать. Говорила, будто кидала камушки в воду будущего, не зная, услышит ли всплеск. Знала только одно — сколько бы ни продлилась её любовь, но пока она в ней, будет говорить ему снова и снова:
— Я тебя люблю, родной мой.
Всё притихло в мягком желтоватом свете, льющемся от лунных кратеров и зубчатых гор. Даже часы потикивали шёпотом, казалось, настораживая ухо, чтобы слушать, как двое вздыхают на тёплой постели, переворачиваются и приноравливаются друг к другу, срастаясь, сначала медленно, а потом — быстрее и громче, мелькая согнутыми коленями, выставленным напряжённым локтем и плавной линией бедра… И, вздёрнутые коротким криком, непонятно у кого вырвавшемся, да и неважно, одно ведь, — часы поспешно защёлкали, навёрстывая замедлившееся время.
Витька обмяк, придавливая горячее женское тело, дышал рядом с ухом, не имея сил сдвинуться. И она под его тяжестью расплывалась, мягчела, принимая. Дышала, вдыхая на его выдохе, чтобы не мешать.
— Аа-глая-моя-жара, — с его щеки капнула на нос тёплая капля пота, и она улыбнулась щекотке, — я должен сказать тебе…
— Да, — её голос таял, уплывая в жёлтую темноту.
Витька, потяжелев, просунул руку ей под шею, другой обхватил плечи, стиснул так, что дыхание сбилось.
— Я меняюсь. Ты должна знать. Пещера теперь и во мне, девочка. Ты еще можешь уйти. Утром встанешь — и домой, и не приходи больше.
Она резко открыла глаза. Лицо над ней казалось лицом незнакомца с глубокими тенями и поблёскивающими зубами в приоткрытом рту. Он… Он наблюдал…
— О чём ты? Витенька… Ты правда хочешь, чтоб ушла?
Тело его становилось всё тяжелее, и руки стискивали её, как жесткие корни. Аглая, напрягшись, уже хотела рвануться, но застыла, закусив губу. Страх плеснул внутри, обдавая сердце кипятком, и оно прыгнуло, спасаясь. Но она не хотела спасаться. Пошевелившись, выпростала руку и протянула, пальцами собирая испарину с его скулы. Смотрела в провалы глаз, не отворачиваясь, не пряча взгляда. Сказала медленным шёпотом:
— Ты — мой. Понятно? Никому не отдам тебя. Ни Карпатому, ни твоей гадюке, пусть даже она меня задушит. Пусть даже твоими руками.
Блеснули в чёрных тенях глаза. Будто проснулся и только сейчас увидел её. А злой блеск зубов ушёл, губы стали мягче, и вместо оскала показалась его, знакомая ей и такая любимая уже улыбка. Взяв её руку, поцеловал мокрые пальцы. Зашевелился и сполз, не отпуская руки от лица, лёг рядом.
— Прости, — говорил невнятно, прикусывая пальцы по очереди, — прости, но я должен был сказать. Боюсь за тебя.
Аглая повернулась на бок и смотрела в его лицо, отыскивая следы того, кто только что говорил с ней. Перевела взгляд на плоскую голову Ноа и её внимательные глаза. Стала гладить Витьке волосы, пропуская пряди сквозь пальцы, расправляя и укладывая.
