— Что?
— Я говорю, я бы тебя родила, сама. Или съела.
Он засмеялся, и живот под её губами напрягся.
— Иди ко мне, дай я тобой укроюсь, — обхватывал её руками, придерживая, чтоб не сваливалась. Крутил головой, выискивая места для поцелуев — под ухом, в ямке у горла, около ключицы.
— Хочешь ещё кофе, поедательница меня?
— А ты хочешь рассказывать дальше?
Он перестал смеяться. Гладил её спину, а она чувствовала — руки скользят машинально. «Я будто без кожи, всё чувствую, что в нём внутри. Даже — что думает».
— Мне надо рассказать… Когда говоришь, многое становится понятнее.
Аглая сползла с его живота. Легла рядом, положив через мерно дышащую грудь свою руку, забросила ногу на его бедро, предупредила:
— А ты лежи, как тебе удобно. Не тяжело? Рука не мешает?
— Мне очень хорошо, маленький чёрный кот.
— Не надо кофе. Ты говори так. А когда захочешь, мы пойдем в кухню.
— Да.
Пощёлкивали часы, спотыкаясь через равные промежутки своего времени. Изредка шумела вода в трубах, переливал весеннюю ночь ранний соловей за шторой, и далеко-далеко грохала и шумела большая стройка. Привычно-неслышно рокотали автомобили, и летел, наверное, перемигиваясь зёленым и красным огнями, ночной самолёт. Этажом ниже тихо плакал ребенок, замолкал и снова плакал.
А в тёмной комнате вокруг постели, глядя на двух лежащих и скомканную в ногах простыню, стояли фигуры, клоня смутные лица. Белозубый демон Яша, плоть от плоти рыжей глины и выгоревшей травы над зелёной водой Азова. Хмурый Генка в растянутой кенгуре, с накинутым на лоб капюшоном, рыбаки в оранжевых клеенчатых робах. Другая Наташа, длинноногая, с плечами, укрытыми водопадом каштановых длинных волос, а в руке — початая бутылка коньяка.
— Она просто пришла, и как бы это, ну, как само собой, переспали. Понимаешь? Мне это и не нужно было, но раз уж пришла…
— Понимаю, — и подумала: «ох, Грига…»
— А потом оказалось, не всё нужно брать, что само в руки идёт. Всё скрутилось, как старая верёвка, куча узлов, поди распутай. Её Яша подослал. Но и сама она. И я — сам. Получилось, мы — связаны. И не мог я к ней относиться, как к обычной такой девке, которой меня раскрутили. Она этого засранца любила больше жизни. Как могла, так и любила. Но что удивительно — ведь и он её любил! Делал с ней такие вещи, продавал всем подряд, кто больше заплатит, даже возил по курортам с другими своими барышнями — там отдавал за валюту. И одновременно — любил. Вот говорят — гений и злодейство несовместимы, так? Спорят. А любовь и зло? Они вместе бывают?
— Выходит, бывают.
— Да. Сам видел. Ну, вот… Они меня в оборот взяли. Яша хотел, чтобы я снимал его достижения там, в посёлке. Думаю, сам толком не понимал, чего от меня хотел. Но он будто был внутри больше, чем снаружи, и это его разрывало, крутило. За что ни возьмётся, вроде всё получается у него, но в тёмную сторону. И — мало ему. Понимаешь, не так мало, чтобы ещё больше грязного, а как будто одной темноты ему мало, а света ему не давали.
— Кто не давал, Витя?
Всё стихло вокруг, ожидая ответа. И даже часы, щёлкнув, примолкли и не шли дальше.
Витька осторожно снял с себя её руки и подвинул ногу. Сел, обхватывая колени.
— Я был там. В обычном приморском посёлке. И одновременно я был будто в другом измерении. Если поехать сейчас, там — всё человеческое, знакомое. Я уверен.
— Это если другой поедет.
— Что?
— Не ты…
Он повернул белеющее лицо.
— Ты хочешь сказать… Я туда всё это привез? С собой?
— Нет же! Ты тот, кто может видеть. Спрятанное. Я так думаю.
— Значит, если бы не я поехал, а Стёпка?
— Позанимался бы в спортзале, закадрил бы местную девочку, Яшину спортсменку, поснимал бы морских пейзажиков. А вот как Наташа ныряет с рыбами за счастьем — не увидел бы.
— А ты умница…
— Это я с тобой только, — она прижалась щекой к его бёдру, — ты страшное обещал рассказать. О демоне.
— Сперва о Ларисе. У которой я жил. Она сказала, живёт, чтоб ждать, когда приду я. Чтобы хранить меня. Было странно это слышать. Но я поверил, когда увидел демона ночью. И Васька его видел, мы вместе спрятались и смотрели. Я тогда решил просто поверить и делать, что надо…Демон и Яша. Он. Они — одно. Или демон в него входит. Тю, блин!
