– Пацаны, спасибо, – сказал Макс Леше и мне. – Спасибо. Вы можете уже идти. Помогли, еще раз спасибо. Ты, Леха, наверное, щеку зеленкой замажь или антисептиками какими. Этот дебил, конечно, за это тоже ответит. Все, идите, вечером увидимся.
– Ты себе лучше зеленкой что-нибудь замажь, – хмуро улыбнулся Бельмуд. – Ладно, до вечера.
Спустившись по лестнице на улицу, мы вдохнули свежий воздух и немного постояли, глядя на проезжавшие машины. Серый, видимо, уже уехал.
– Иди домой, Леша, – сказал я, – тебе действительно нужно пластырь наклеить.
– Да ладно… Поздравишь Катю сегодня от меня.
– Поздравлю. Счастливо.
Я проводил его взглядом. Вернусь от Кати – обязательно позвоню Глайзеру, узнаю, чем все кончилось. Хотя и так все понятно…
На Южном рынке я пробыл минут двадцать. Маленький прилавок в его дальнем конце был до отказа забит плюшевыми игрушками. Я равнодушно взглянул на них и увидел того самого розового медведя, которым восхищалась Катя. Стоил он недешево, но я все равно его купил.
Схватив его за загривок и чувствуя себя немного неуютно, я сразу пошел к Кате.
На автобусной остановке ко мне привязалась цыганка.
– Слышь, красивый, угости сигареткой…
– Иди отсюда, – процедил я.
Она схватила меня за руку.
– Ты куда-то спешишь. Не ходи туда, плохо закончится.
– Что плохо закончится? – сердито спросил я.
Цыганка пожала плечами:
– Возвращайся домой.
– Да отстань от меня! – воскликнул я и впрыгнул в подъехавший автобус. Цыганка осталась на месте, качая головой, а я не стал забивать себе этим голову.
Вскоре я был на месте. Остановившись у калитки, я спрятал медведя за спину и открыл дверь. Во дворике, на скамейке, сидел незнакомый мне парень, раздетый до пояса.
– Что надо? – спросил он, выкидывая сигарету.
Я опешил, но он сразу сменил тон.
– Ты Омар, что ли? Ну, проходи.
Из комнаты громко доносилась музыка. Я вошел в дом.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
22 августа 1999 года, воскресенье
РАССКАЗЫВАЕТ АНДРЕЙ ШОРОХОВ (ЩОРС)
Я наконец решил пригласить Лилит к себе. Отец в Николаеве, мешать никто не будет. Постараюсь устроить что-нибудь романтическое, со свечами и тихой музыкой. Как же давно я не делал ничего подобного! Главное, чтобы получилось не так, как в прошлый раз.
Насвистывая мотив песни про снегирей, которую пели ненавистные мне «Иванушки», я позвонил Лилит. Как я и ожидал, она сразу же согласилась.
До вечера было еще далеко, и мне не хотелось пока ничем заниматься. Разве что наклеить портрет Че Гевары, который я вырезал вчера из журнала, на стену, в свою «галерею». Разместив его между портретами Махно и Щорса, я отошел на шаг, оценил и остался доволен. Из самого угла на меня угрюмо смотрели Чапаев и Колчак.
Но все равно я маялся от безделья. Бывают такие дни, когда вроде бы и работа есть, да только делать ничего не хочется. Сидишь и тупо смотришь в потолок, не получая от жизни никакого удовольствия.
Пересилив себя, я снова подошел к телефону и набрал номер Омара. Минуты две я внимательно слушал длинные гудки, а затем положил трубку. Его совершенно очевидно не было дома. У Кати сегодня день рождения, наверняка он уже у нее.
Я закурил сигарету, и тут зазвонил телефон. В трубке раздался бодрый голос Леши:
– Привет.
– Привет. Что делаешь?
– Только что вернулся. Вчера сестру Глайзера раздели, и мы ездили искать этого урода.
– Нашли?
Леша хохотнул:
– Нос и ребра ему точно переломали. А сейчас Рустам с ним разбирается.
Я присвистнул.
– Заходи ко мне, расскажешь. Кто еще был?
– Омар и кореша Глайзера – Белый и Гера. Ну, может, зайду чуть позже. Давай.
Мне захотелось есть. Сделав на скорую руку омлет, я только собрался приступить к еде, как кто-то позвонил в дверь.
– Кто?
– Это Денис. Есть дело.
– Подожди, – пробурчал я, открывая дверь. – Заходи. У меня еда остывает.
– Нет-нет, – замотал Шольц головой. – Меня ждут. Я просто зашел предложить тебе где-то прогуляться.
– Не хочу, – зевнул я. – А что ты хочешь?
Денис улыбнулся, и только тут я обратил на него внимание. Он сиял и раздувался от счастья, как первомайский воздушный шарик, готовый улететь на небеса. Таким мне его раньше видеть на приходилось.
– Я хочу тебе кое-что рассказать, – радостно начал он и после театральной паузы произнес:
