Там, где бьется сердце. Записки детского кардиохирурга - страница 35
Я чувствовал, что меня обложили со всех сторон. На работе, в кабинете, на улице. Все ветра на моем горизонте стали встречными, сгустились тяжелые тучи. И я не понимал, как избежать надвигающейся бури.
На следующее утро обход проходил как-то вяло. Зайдя к Титуану, я вкратце описал ожидающие нас перипетии. Он почти не слушал меня и смотрел с огорченным видом. Тогда я спросил:
— Все в порядке, малыш?
Он пробормотал, опуская глаза:
— Когда вы снимете этот насос?
У меня перехватило дыхание. Боже мой! Если бы ты знал, бедняга, что это может означать! Его явно обработали. В девять лет нельзя понять всей опасности таких действий. Я попытался заглянуть ему в глаза, приподняв его пальцем за подбородок, но он избегал контакта.
— Посмотрим, Титуан, посмотрим. Сейчас еще слишком рано. Нам нужно немного времени, но мы об этом думаем.
Мы начали программу сердечной реабилитации. Она близка к программе восстановления спортсмена после травмы и долгой недееспособности. Сердцу дают нагрузку, заставляют работать в течение нескольких минут, подходя к пределу его возможностей, затем убирают эту нагрузку, позволяя ему спокойно восстановиться. Эта циклическая работа постепенно интенсифицируется, и дней через десять мышца может уже самостоятельно поддерживать кровообращение без существенной поддержки медикаментов в течение нескольких часов. И вот мы готовы удалить искусственное сердце. Риск потерять Титуана на операционном столе по-прежнему велик, хотя нам и удалось существенно его снизить. Эта зловещая развязка, о которой мы неоднократно напоминали отцу, не поколебала его.
Во время подготовки мы, конечно, известили наше медицинское руководство о безнадежной ловушке, в которой мы оказались, так же как и о предполагаемом выходе, который нам оставался. Мы даже поставили в известность прокурора. Все они, явно немного успокоенные текущим улучшением, в итоге неохотно, но все же дали нам разрешение на эту крайне рискованную операцию.
Что касается меня, то, хотя краткие осмотры почти не оставляли мне времени на высокоумные философские размышления, у меня земля уходила из-под ног и наступало оцепенение всякий раз, когда я видел Титуана, баззаботно занимающегося своими делами. Особенно в те моменты, когда он, увлекшись книжкой, игрой или видеороликом или задавая какой-нибудь наивный вопрос, свойственный его возрасту, излучал ту невинную чистоту, которая присуща всем детям. Тогда я задавался неразрешимым вопросом: есть ли у меня вообще право так рисковать этой жизнью? И порой ему сопутствовало удивление, не столь жестокое — удивление от того, что вокруг царит такое спокойствие и мир, а между тем, возможно, назревает настоящая драма.
Я часто задавался вопросом, что чувствуют жители региона, где объявлено об урагане, когда бежать уже поздно, когда срок для укрепления фундамента давно истек. Конечно, я видел эти разрушительные грозы, которые за несколько часов уничтожали большую часть нашего урожая — а он обещал быть таким богатым. Иногда мы неслись, пытаясь опередить грозу, в жалкой попытке спасти хоть небольшой участок. И хотя ставки были не так высоки, как сегодня, эти предупреждения были ценны тем, что напоминали о некоторых основных истинах. Даже если Природа и терпит нас на своем обширном игровом поле, она остается здесь хозяйкой и, когда только пожелает, может напомнить нам этот очевидный факт, который мы так быстро забываем.
Штормовое предупреждение, которое мы какое-то время удерживали на расстоянии с помощью нашей аппаратуры, вернулось снова. Циклон, угрожающий Титуану, приближается, и какой бы достойной ни была наша попытка укрепить сердце, она напоминает мне наши прежние безнадежные забеги в попытках уменьшить потери. Я уже слышу, как гремит гром. Каким будет ливень? Какой ущерб он нанесет?
В операционной удаление аппарата оказалось трудоемким из-за спаек и шрамов, которые повлекла его установка. И все же наша ставка сыграла: сердце после реабилитации вполне справлялось с тем, чтобы самостоятельно обеспечивать кровообращение, даже если при этом приходилось тратить свои резервы. Мы закрыли грудную клетку с большим облегчением, так как сердечная недостаточность на операционном столе — весьма вероятный поворот — поставила бы нас в очень щекотливое положение. Я уже решил, что в таком случае, несмотря на возможное преследование со стороны отца, снова поставлю аппарат, даже если это решение только загонит нас еще глубже в колею. К тому же я не хотел бы, чтобы я или моя команда несли настолько прямую ответственность за такой провал.
