Я не выдержал:
— Возьмется! Проведет!
В глазах и под усами, в уголках крупных губ Серго, мелькнула улыбка. Сразу яснее обозначилась ямочка на подбородке.
— А я опасался, — не без лукавства сказал он, — что товарищ Бережков действительно ни в коем случае не отдаст никого из своей группы. Ну, раз конструктор мотора благословляет, то…
Он взглянул на Никитина.
— Поработаю, товарищ нарком… Берусь.
— Вам, товарищ Никитин, придется посоревноваться с вашим братом… Его мотор тоже на подходе…
Я быстро спросил:
— Вы там, у него, были?
— Понаведался… Сейчас вы впереди на полголовы, но… Если зазеваетесь — обгонит.
Нарушая строй заседания, следуя, видимо, течению своих мыслей, Серго вдруг заговорил на другую тему:
— Сравниваю я вот двух конструкторов — Бережкова и Петра Никитина. До чего же разные!.. Один — вспышка, пламень, озарение, другой — методика, ровное напряжение, умение все предусмотреть. До чего разные таланты! И ведь оба большевики в технике. И не скажешь даже, который лучше.
Слушая, я предвкушал, как изложу все это своей Валентине. Талант… Большевик в технике… Физиономия, очевидно, выдала меня. Возможно, я даже порозовел от удовольствия. Во всяком случае, Серго тут же позаботился о том, чтобы я не слишком занесся.
— А ведь Петр Никитин лучше работает с людьми, товарищ Бережков, Лукин-то оказался у него превосходным работником.
— Лукин? — только и нашелся молвить я.
В памяти всплыл добродушный, рыхловатый блондин, старший конструктор АДВИ, с которым я не поладил с первых же дней работы у Шелеста. Этот тугодум раздражал меня своей, как мне казалось, вечной вялостью, медлительностью. Став главным конструктором, я порой, не выдержав, отбирал у него чертежи, чертил сам. И вот… У Петра Никитина, в его группе, он оказался хорошим работником, даже отличным, раз уж нарком так отзывается о нем. Придется и об этом рассказать Вале.
Меж тем Орджоникидзе повернулся к Новицкому.
— Как видите, усиливать группу Бережкова не придется.
— Считаю все же необходимым, товарищ нарком, принять личное участие в работе здесь, на месте.
— Если вы так рветесь потрудиться для мотора Бережкова, то для вас, возможно, найдется другое серьезное задание.
Орджоникидзе, к моему торжеству, заговорил о заводе, который, вероятно, придется строить для выпуска «Д-31». Он спросил Новицкого:
— Хотели бы вы строить этот завод?
— Почел бы долгом и честью для себя.
— Хорошо. Буду это помнить. Память у меня хорошая.
Затем совещание продолжалось. Серго обсудил с нами и решил еще несколько организационных и технических вопросов. Около полуночи ему позвонили из Москвы. Открытое, крупных очертаний лицо Орджоникидзе человека, которому было уже под пятьдесят — живо, по-молодому передавало движение души.
— Значит, буду уже в пути, когда задуют? Шлите мне молнию по линии. Что? Не страшно, если разбудят…
Он рассмеялся в ответ на какую-то неслышную нам реплику и проговорил:
— Мечтаю, чтобы разбудили… Шутка ли, первая домна в Кузнецке!
Положив трубку, он сказал:
— Помните, какие были толки за границей по поводу Магнитки и Кузнецка? Предсказывали, что сядем в лужу… Оказывается-то, не мы садимся в лужу.
Затем он вернулся к обсуждению наших дел.
…После совещания Орджоникидзе вышел вместе с нами из вагона, надев шинель внакидку.
Сияла полная луна. Путевые будки, вагоны на запасных путях, столбики около скрещений отбрасывали четкие тени. Фонари у здания станции освещали перрон. Там было людно, вскоре ожидался поезд на Москву.
Где же Валя? Пересекая запасные пути, поглядывая по сторонам, я направился к станции. Бригада железнодорожников, расхаживающих с фонарями, готовила к отправлению длинный товарный состав. Я приостановился. Возле одного из вагонов можно было различить женскую фигурку в знакомой мне светлой косынке. Любопытно, что там делает моя Валентина?
Нагнувшись, она с таким вниманием наблюдала за работой смазчика, что не заметила, как я приблизился.
— Добрый вечер, дорогая жена, — не выдержал наконец я.
Валя выпрямилась, подозвала меня.
— Погляди, как работает. Глаз не оторвешь.
Смазчик меж тем перешел к другой оси. Фонарь висел у него на груди, руки были свободны. Быстро откинув крышку подшипника, он одним движением невидимого в полутьме крючка извлек черную, напитанную маслом паклю, прикрывавшую шейку оси, поднес к блеснувшему металлу масленку, снабженную, очевидно, каким-то особенным приспособлением, и почти мгновенно налил требуемую порцию масла, даже не капнув на утоптанную гальку. Он не обращал на нас внимания, не взглянул и на Серго, который подошел сюда же в накинутой на плечи шинели, подставляя обнаженную голову свежему ночному ветерку.
