Начал я голову напрягать – тут ручка в калитке загрохотала, кого-то не вовремя принесло. Вышел на улицу – почтальонша.
– Вам телеграмма! Получите, и подпись вот здесь…
Я чиркнул, где показали, глянул в левую сторону: ушёл дядька Ванька. И моих стариков не видно. В поле наладились. Покуда дотелепают, жарюка и спадёт. Дед поведёт велосипед руками. Вышла уже Елена Акимовна из того возраста, когда трясутся на раме.
Я глянул наискосок: на смоле полным ходом разгрузка. Не до меня мужикам. Поднял к глазам бланк телеграммы, чуть в калитку не врезался. Мамка едет! Пишет, чтобы встречали. Будет через семь дней. И счастье такое на сердце – весь мир хочется обнять!
Выгнал я из сарая свой «Школьник», сунул в мешок окучник с пропалывателем, к багажнику привязал и – как на самокате! Сильней оттолкнусь – дольше проеду. Всё быстрей, чем пешком.
Нет, думаю, не будет мне сегодня чертей. Не хватит у бабушки сил ругаться после такой новости. А телеграмма за пазухой душу мою греет. Обычный почтовый бланк. Клочки телетайпной ленты оборваны с аппарата и наклеены между строк. Там текст. Цены в нём – три копейки за слово плюс пятачок подепешного сбора. А радость такая, что, если я ею не поделюсь, она меня изнутри разорвёт! Куда там тому Интернету! Поднажму, поднажму, выверну за очередной угол – нет, не видно дедушки с бабушкой, надо ещё! Уже наискось пересёк и делянки, где через год будет футбольное поле, во ходоки!
Возле правления семсовхоза выдохся окончательно. Постоял, посмотрел на дядьку Ваньку Погребняка. Он на Доске почёта крайним справа висит, в самом верхнем ряду. Напротив крыльца – скверик, обнесён низким заборчиком. В нём разноцветным ковром чайные розы. Большие, как моя голова. Сколько раз хотел подойти. Не сорвать, просто понюхать. Да сторож разве позволит?
Тут слышу за моей спиной:
– Гля, чи наш Сашка?
Я чуть велик не уронил. Повернулся да как заору:
– Ба!!!
Не хотел ведь, само вырвалось. И, главное, руки, помимо моей воли, за пазуху шасть! Бланк телеграммы выхватывают, ей подают. Не деду, а ей!
Вот, думаю, падла этот несносный ребёнок, который сейчас мной командует! Знает же, что бабушка без очков и вообще ещё не научилась читать. Сам, гад, в натуре, дедушкин хвостик, но чует нутром, кто в доме настоящий хозяин! А самому интересно. Наблюдаю, будто со стороны, что же Елена Акимовна делать будет? А у неё слёзы из глаз. Приняла она ту бумажку, как иконку, двумя руками и говорит:
– Чи Надя… едет уже? – И бланк телеграммы деду суёт, мол, тоже порадуйся.
Жизнь прожил человек. Меня изучил, как облупленного. Знает, что Сашка беспричинно не станет запрет нарушать.
– Что там, Степан? – Ох и не терпится ей убедиться в своей правоте!
Ну, дед тот мужик. Он своё счастье хлещет не залпом, а как самогон, по чуть-чуть, маленькими глотками. Прислонил свой велик к крыльцу, присел на порожек, в карман за очками полез. Нужны они тыщу лет в поле! И мне уже невмоготу: ещё бы закурил!
Глянул я в синее небо, втянул в себя запахи детства. Под завязку, полную грудь. А денёчек-то, думаю, не так уж и плох!
– Поезд номер сто десять, – наконец читает дед и поясняет для бабушки: – Тот же самый, что в прошлый раз…
Я знаю, это не так. В прошлом году отменили прямой рейс «Владивосток – Адлер». Теперь это прицепной плацкарт до Читы. Серёга рассказывал…
Огласив полный текст, Степан Александрович спрятал очки.
– Радость радостью, а ехать пора. Хорошо бы управиться до темноты… Что ж ты, Сашка, тяпку не захватил?
Приподнимаю край мешковины, показываю прополочник.
– Тако-ое! – фыркает бабушка.
– Кому что, а барыне зонтик! – вторит ей дед.
Мне не обидно. Малому тоже. Нет негатива ни в детской душе, ни в пожилой памяти. Откуда им взяться, если мамка уже в поезде? Да и умом понимаю: слишком уж трудно пробивает себе дорогу всё новое, доселе невиданное. Сам, впервые попробовав велоблок в полевых условиях, сказал, что это полная хрень, что тяпкой полоть намного быстрей. А вот у Фрола пошло с первого раза, у бабушки Кати тоже, что, впрочем, вполне объяснимо. Эти люди когда-то ходили с плугом за лошадьми.
Веду я свой велик. Дорога сама так под переднее колесо и укладывается! То ли прохладней стало, то ли счастье поставило меня на крыло и не даёт приземлиться. Глазом моргнуть не успел, до старого клуба дошли. Там вот-вот начнётся вечерний сеанс. Судя по бумажной афише, пришпиленной кнопками к доске объявлений, «Хроника пикирующего бомбардировщика». На скамейке у входа сидят старики. Деда они знают. Он в семсовхозе когда-то бригаду виноградарей возглавлял. Подкалывают наперебой:
