– Доброе утро, Степан Александрович!
– Что-то ты раненько сегодня, прям до зари!
Тот, как может, отшучивается:
– Солнце ещё высоко. Там делов на один чих!
– Ну, Бог в помощь!
И всё-таки день клонится к вечеру. Тени над заводью стали длиннее и гуще. Камни на перекате уже не успевают подсохнуть от волны до волны. Дед достаёт из сумки пластмассовую литровую фляжку:
– Сбегай внучок, к колодезю, набери холодной воды.
Не хочет, чтобы я увидел, как он будет переносить бабушку через протоку…
Когда я вернулся, прополка уже началась. Дед мерно взмахивал своей неподъёмной тяпкой, передвигаясь слева направо короткими полушагами. В приспущенной белой рубашке он напоминал косаря. Бабушка не отставала, хоть изредка останавливалась, чтобы выбрать и бросить в отдельную кучку куст молочая. Оно и понятно. Дед обрабатывал четыре рядка разом, она только два. Изредка они перекидывались парой коротких фраз, но больше молчали, чтобы не сбить дыхалку. А я собирал агрегат и поминал добром советские ГОСТы. В детских и взрослых велосипедах внутренний диаметр рам был одинаков.
Велоблок получился ладненьким и компактным, но не шедевр. Цепь болталась и гремела на раме, и это ещё полбеды. Передняя вилка ходила из стороны в сторону, мешая сосредоточиться на прополке.
Минут, наверное, пять я убил на начало рядка. Там и трава гуще и качество обработки земли оставляло желать лучшего. Я шоркал своим агрегатом вперёд и назад, пока не приноровился левой рукой удерживать руль, а правой толкать раму. И дело пошло почти без усилий. Чернозём подвижной волной струился над узким лезвием. Неокрепшие стебли разномастного сорняка покорно ложились под ноги. Ни с чем не сравнимый запах кубанского поля свежим ветром гулял по душе. И руки ещё не забыли старое ремесло, и мамка уже в поезде. Не это ли счастье? И я заорал во всё горло песню Демиса Руссоса, которую очень любил слушать под водку, хоть в эти годы больше уважал Робертино Лоретти.
Ever and ever, forever and ever you'll be theone
That shines in me like themorning sun.
Ever and ever, forever and ever you'll be my spring,
My rainbow's end and thesong I sing…
Ну, это типа того, что «Ты всегда была единственной, как свет во мне утреннего солнца. Ты всегда была моей весной, сбывшейся мечтой и песней, звучащей во мне». Дерибас, короче. Влюбившись впервые, все пацаны моего времени сочиняли такую хрень. А вот мелодия – то да! Мелодия на зашибуху. И голос у грека грудной, насыщенный, вязкий, льётся, как молоко. Такое не повторишь. Да я и не старался. Орал, не всегда попадая в ноты.
Второй куплет спеть не успел. Осёкся, когда сзади меня подёргали за рубашку, как всегда вылезшую из штанов.
– О чём это ты, внучок, так жалобно голосил? – спросил дед Степан. – Знал бы слова, заплакал.
Огляделся: твою ж дивизию, это ж я его обогнал! И бабушка уже позади. Отложила в сторону тяпку, инспектирует мой рядок: не напортачил ли чё? Я даже немного обиделся. Особенно когда дед отодвинул меня рукой, подхватил велоблок за раму и попылил, как трактор ДТ-75. Похоже, прошёл-таки агрегат государственную приёмку.
Остальная работа прошелестела за полчаса. Не было в ней уже той песенной широты, голимый аврал. Мы с бабушкой тяпками обрабатывали начало рядка и едва успевали посторониться, когда дед выходил на разворот, обдавая нас пылью и запахом пота. Ну, ещё там, где между рядков были досажены веники, тоже пришлось вручную полоть и окучивать. С агрегатом не развернуться.
Со стороны огородной бригады подтянулись припоздавшие зрители. Постояли, толкая друг друга в бок, но слов не нашли, вернулись обратно. Пацанчик на дамском велосипеде «лаптёй тормознул», попрыгал, сдавая назад, штанину из-под цепи вызволил, закатал выше колена и почесал себе дале.
Солнце немного просело, но камни на перекате ещё не окрасились в розовый цвет, когда мы пошабашили.
– Дольше шли, – констатировал дед, закуривая первую и последнюю папиросу.
Не удивлюсь, если по весне он возьмёт пару участков.
Был бы день каким-нибудь рядовым, я, естественно, огрёб бы свою долю словесных аплодисментов. Только думы у взрослых сейчас не о том. Это для нас с Серёгой мамка жизненный стержень, а для них она тоненькая тростиночка, которую нужно кохать и беречь. Время другое. Не докатилось ещё до наших широт словосочетание «пожить для себя». А если бы и докатилось, не прижилось бы. Слишком уж дико оно звучит. Так что моим старикам за оставшуюся неделю ого сколько дел нужно наворотить, чтобы встретить свою Надежду, как подобает. Ну, насчёт того, чтобы поставить на стол что-нибудь вкусненькое, за бабушкой не заржавеет. По-другому готовить она не умеет. А вот хату надраить до блеска, огород привести в порядок, постирать бельё, выгладить его, накрахмалить – это дела первостепенные. В меру сил надо помочь.
