Мирись, мирись, мирись
И больше не дерись.
А если будешь драться,
То я буду кусаться!
В нашем маленьком городишке эта традиция отмерла, когда я был ещё дошколёнком. А здесь, в сельской глубинке, до сих пор так?! Я представил себя со стороны и покраснел от стыда.
Бабушка Катя ждала. Но и ради неё я не смог заставить себя пройти сквозь такие моральные муки.
– Давай по-взрослому, – сказал я «Звездюшкину», шагая к нему с раскрытой ладонью. – Ты молодец. Если бы я не ходил в секцию бокса, ещё неизвестно, чья взяла бы.
– Лады! – улыбнулся Васька, делая вид, что ему по фигу мои комплименты, но мордой порозовел. – Ты тоже законный пацан. Будем дружить.
Я также расцвёл, но по другой причине. Слово «законный» упало на душу с такой сладкой болью! Было оно когда-то наиболее часто употребляемым в уличном лексиконе. Вместо «хорошо» мы всегда говорили «законно». В моей старческой памяти это почему-то не удержалось. Спасибо, Васька напомнил.
– Ну что, петухи, помирились? Сидайте теперь ладком. Ехать пора.
Пимовна была при вожжах. Ба разместилась на бывшем моём месте, рядом с возницей. Села спиной к лошадям и заботливо придерживала за высокую ручку свою коляску с добром. Помимо тыквачных семечек была ещё там молодая картошка, петрушка, укроп и банки с соленьями.
Мы с Васькой молодецки запрыгнули на задок и устроились там среди громыхающих фляг.
– У нас будете ночевать, – просветил меня новый товарищ, – или у колдуна. Ты только на рожу его не смотри. Страшно. Мне один раз ночью приснилась, так я на перину нассал. Ох и ругалась бабка Глафира…
Я не знал, кого слушать. И там интересно, и там.
– Ну и как тебе отчий дом? – Голос Васькиной ба вальяжно переливался на низких тонах.
Бабушка Катя что-то прошептала в ответ и засмеялась. Грустно так и через силу.
– А комнатки ма-ахонькие! Не развернуться. Всё товаром заставлено. Я, считай, только трещину в потолке и узнала.
– Ну так сколько тебе было, когда Пим Алексеевич подался на Зеленчук? Годочков пять, шесть?
– Седьмой пошёл, я же январская…
Если бы не гулкий голос бабки Глафиры, я вообще ничего не понял бы из этой беседы. Гремели пустые фляги, Васька балабенил под ухом. Только и разобрал, что в доме, где сейчас магазин, когда-то родилась Пимовна, что в 1918-м её отец ушёл в горы вместе с семьёй и верными казаками и принял участие в восстании против большевиков, после которого в станице Ерёминской не стало кому жить.
Услышь нечто такое в прошлой своей жизни, я спрыгнул бы с телеги и подался до дому пешком. Плевать, что бабушка Катя наша соседка. Нечего делать советскому пионеру в обществе недобитых буржуев. Как поётся в нашей отрядной песне:
Славен Павлик Морозов!
Жив он в наших сердцах!
Презирая угрозы,
Он за правду стоял до конца.
Вот так! За правду пацан стоял. Потому что правда – одна. А всё остальное – ложь!
Теперь же… Впрочем, Васька не дал сформулировать, о чём я думал теперь. Со словами «скажи, а?» он толкнул меня локтем в бок. Кажется, нужно что-нибудь отвечать, неудобно, ещё обидится.
– Почему ты подумал, что мы приехали именно к колдуну? – задал я один из срочных вопросов, которые вертелись на языке.
– А к кому же ещё?! – удивился мой новый друг. – В нашей станице, если появится кто-то из иногородних, все только Фрола и спрашивают. Лечит он. Бабке Глафире голос вернул. У меня на правой руке было три бородавки. В школе писать не мог. Так он только ладонью провёл – к вечеру они и отпали… – Васька с удовольствием зацепился за новую тему.
Я же смотрел на грустный пейзаж, подёрнутый облаком пыли, и препарировал прошлое.
Мать Пимовны я хорошо помню. Только имя запамятовал. Так и вижу её, стоящую в конце проулка с поднятой палкой в правой руке. Скандальная была женщина, «с раздвоенным языком». Ну, чисто бабушка Катя, когда крепко поддаст. Меня, правда, привечала, только я её всё равно почему-то боялся.
Помню ещё, она принципиально не ходила на выборы. В дальний конец улицы всыпать кому-то чертей – это она бегом, с дорогой душой. А вот на избирательный участок, до которого два квартала, ноги не шли. Только на дому и голосовала. Ежегодно во «всесоюзный праздник» возле её калитки останавливалась бортовая машина с огромным бордовым ящиком в кузове.
