Весь в расстроенных чувствах я вышел во двор. Как у условно выздоровевшего, была у меня теперь свобода передвижения без права выхода за калитку. Взрослые были при деле. Дед копался в стиральной машине. Затягивал гайки крепления двигателя семейным ключом. Судя по тазику с грязной водой, в котором гуляла серо-чёрная мыльная пена, бабушка здесь уже побывала и теперь готовила начинку для пирожков. Без них в дороге никак. Мимо смолы прогрохотал на бричке Иван Прокопьевич. Обернулся, кому-то кивнул. Из-под соломенной шляпы мрачно свисали усы.
Наивные люди благословенного времени. Работа по дому и на земле у них не считалась работой, высшим судом и совестью была людская молва. Проявлялись у этого поколения и другие нелепые принципы и табу. Нельзя было, например, целиться в человека даже из игрушечного ружья. Поэтому мы, пацаны, уходили играть в войну на дальние капониры. Во время оккупации немцы там расстреливали партизан и евреев. Вот и не строились люди на капонирах – примета плохая.
Я поискал глазами свой маленький велосипед.
– Забыл, – честно сказал дед, проследив за моим взглядом, – не до него было, столько мороки! Достану, когда вернёшься, ни к чему он тебе сейчас. Я ведь, Сашка… От чёрт! – Он захлопал себя по карманам. – Ты не видел мои очки?
Насколько я помню, этот вопрос он задавал чаще, чем «что получил?». Очки были на месте. В смысле, у деда на лбу. Нацепив их, Степан Александрович повеселел, отложил в сторону крышку, закурил армавирскую «Приму».
– Я ведь, Сашка, твой «Школьник» когда ещё разбирал? Ты и в третий класс не пошёл. Собачки там никуда не годятся, вконец износились. Заднюю втулку надо менять, а где её взять? В магазинах таких нет. Ты бы это, натаскал воды из колодезя. Будем с тобой стиральную машину испытывать.
– Худобу[34] не забудь напоить, – поддакнула бабушка. – Да смотри там, не надрывайся, по полведра набирай. И яйца свежие в сажке посмотри.
Не любит она без хорошего дрына бывать в загоне для кур. Боится петуха Круньку. Он и правда дикий, дурной. На прошлой неделе так шпорой её саданул, что бабушка до сих пор хромает. Кидается даже на деда. А голову ему не свернули лишь потому, что больно красив, подлец. Таких петухов рисуют на иллюстрациях к русским народным сказкам. Да он и мой любимец. Вырос у меня на руках из пушистых комочков. Как хозяина чтит. Только откроешь калитку – Крунька делает вид, что убегает. Сделаешь пару шагов в его сторону, он голову в плечи – и типа оцепенел. Посадишь его на колено, шею почешешь, брови погладишь:
– Круня хороший!
Торчит, падла, и белыми плёнками глаза прикрывает…
Вода в нашем колодце опустилась до нормального уровня, но дно ещё не просматривалось. Скоро осядет муть, и только мокрая полоса на нижнем наборном кольце будет свидетельствовать, что река поднималась до этой границы. Такое оно, здешнее лето.
Живность я напоил. Если бы не петух, мне не дали бы сделать даже такую малость. А вот за чистой водой на железку бабушка сходила сама. Ту, что я натаскал для стиральной машины, она забраковала:
– Дюже грязная. Все простыни извазюкаю.
– Да ты никак стирать собралась?! – наконец-то догнал дед.
– Что не так?! – подбоченилась Елена Акимовна. – Я выварку для чего ставила? Пашка вон пододеяльники принесла…
Железная логика. Непробиваемая.
До поздних июньских сумерек в нашем дворе пахло хозяйственным мылом. Его измельчали на крупной тёрке. Перед загрузкой белья в тёплую воду добавляли немного соды. Всё согласно инструкции, которая нашлась за божницей.
После ужина бабушка наведалась к Пимовне. Заодно отнесла тарелку с «отдачей». Вернувшись, сказала:
– Отправление в пять. Чтобы был на ногах. Никто тебя три раза будить не будет.
Как долго ждать до утра!
Этой ночью я больше всего боялся уснуть и очнуться в своём изношенном теле, так и не подступившись к главному делу обеих своих жизней. Уж чего-чего, а счастье моя мамка заслужила сполна.
Забылся после полуночи и видел сон красочный, яркий. Будто я под водой плаваю, но при этом дышу свободно, без всякого акваланга. Дно подо мной белое, типа того, что песок, и будто солнцем освещено.
