Не успел я, вернувшись домой, снять калоши, как до моего слуха донёсся звонок.
Жажда мщения была так велика, что я не хотел упускать ни одного случая. Оставляя на паркете мокрые следы и куски снега, я побежал через всю комнату к аппарату.
— Вам грузовое такси? — радостно спросил я.
— Первый раз слышу такое любезное обхождение, — ответил из трубки густой бас.
— Так вот, гражданин, наберите, пожалуйста, 35–45. Будьте здоровы!
Телефон трезвонил непрестанно. Так и просидел я несколько часов, не снимая калош, с которых на пол натекла лужа талой воды.
Только собрался я прервать свой эксперимент, как позвонил Жежеренко:
— Гражданин Костиков, перестаньте давать другим мой номер, или я выключу ваш телефон…
— Нет, не выключите! — ответил я, уже чувствуя силу. — Тогда хуже будет, напишу про всё в газету: и как номер не тот дали, и как ходил я к вам, и как вы так же, как и я, не спали всю ночь — вот смеху будет!..
Жежеренко растерялся, понял, что с «позиции силы» со мной говорить теперь трудно. И тут же переменил тон:
— Товарищ Костиков… поймите моё положение. Нет свободных номеров, ни одного, вчера отдали последний…
— Да, но я хожу к вам уже целую неделю…
— Товарищ Костиков… Э-э… Извините, как вас по отчеству?
— Савелий Петрович.
— Савелий Петрович, мы, конечно, виноваты, не сразу разобрались. Но я вам обещаю переменить номер. Тут парикмахерская переезжает…
— Что?! — закричал я. — И мне её телефон? Сейчас о грузовом такси звонит. А дальше в очередь на перманент записываться будут?
Оставшийся отрезок ночи я продолжал давать всем жежеренковский телефон, а утром, уходя на завод, завещал то же самое делать жене.
Когда я пришёл на работу, то увидел в приёмной мужчину в ратиновом полупальто и надвинутой на лоб меховой фуражке. Это был Жежеренко.
— Вот что, — сказал я своему секретарю, пригласив его в кабинет. — Совещание которое я назначил на четыре часа, будем проводить сейчас. Вызывайте всех технологов! У меня настроение заседать!
Мы заседали долго и обстоятельно. Отпустив всех, я увидел в дверях Жежеренко.
— Можно? — робко спросил посетитель. У него было бледное, осунувшееся лицо и затуманенный взгляд.
— Чем могу служить? — сухо полюбопытствовал я и откинулся на спинку кресла, дабы приобрести монументальный вид.
Вероятно, я достиг цели, потому что Жежеренко сразу съёжился.
— Видите ли, надо с этим покончить, — произнёс посетитель.
— С чем это? — небрежно спросил я. — Знаете, у меня столько дел… Так что попрошу покороче… Ах, простите, забыл, тут один звонок срочный…
Сказав это, я снял трубку телефона. Мысль моя судорожно работала: кому бы позвонить насчёт рыбалки? Ах да, Алексею Николаевичу! Он мастак по этой части…
— Алексей Николаевич? Привет! Слушай, старик, как насчёт рыбалки? С субботы на воскресенье?
Мой старый приятель был, видимо, крепко ошарашен таким разговором, потому что я никогда не увлекался рыбной ловлей.
Не веря ушам своим, он пытался выяснить, что со мной произошло, но выяснить ничего не мог, потому что я его не слушал, а говорил сам. Говорил всё, что знал про рыб:
— Знаешь, старик, говорят, на Чёрном озере меченосцы клюют со страшной силой… Вуалехвостки ещё… И судаки. Эти больше на лимонную корочку берут… А щука, она сардинкой любит пробавляться…
Под конец я назначил Алексею Николаевичу встречу на льду Чёрного озера в субботу, в шесть вечера…
Конечно, Алексей Николаевич сделал из моего монолога вполне определённый вывод, так как вскоре мне позвонила жена и сказала:
— Савва, ходит слух, что ты сошёл с ума. Я этому верю. Я видела, какие у тебя сегодня утром были глаза. Это всё телефон. Сегодня же я оборву провода! А ты бери бюллетень и приходи домой.
Сделал выводы из моей телефонной беседы и бедный Жежеренко. Кажется, его начинала бить лёгкая дрожь.
— Так вот, — предложил он. — Скажите, когда всё это кончится? Это же тиранство, моя жена заболела…
— Заболела? — переспросил я равнодушно. — Так мы же не поликлиника. И вообще меня мало волнуют подробности вашего быта.
— Вы понимаете, я бы выключил свой телефон. Но я ответственное лицо…
— Это меня не касается. Напишите заявление…
