— Васи…
— Ни-ни!
— Аким…
— Никаких Акимов! Жэк! Техник-смотритель! Потекут краны — утонем…
Я хватаю справочник личных имён: Никон? Нестор? Никодим?
То же самое происходит с фамилиями. Отпадают: Иванов (лицо, от которого много зависит), Петров (от него зависит ещё больше), Сидоров (родственник).
Но одними именами и фамилиями дело не ограничивается.
— Эх, Борис, Борис! Ну и выставил ты нас на посмешище, — слышится в телефонной трубке.
— Кого это вас?
— Отдел кадров, где лежит твоя трудовая книжка. Смеются все. Проходу не дают.
— Я вовсе не имел в виду…
— Ха-ха! Не имел? «Тесный коридор, на стене старая стенгазета, на окнах решётки…»
— Товарищи, не в помещении дело.
— Ну да. Конечно, в людях. А почему ты пишешь, что у нас в отделе кадров холодно и сухо говорят с людьми?
— Почему «у нас»? Это же рассказ. Я не называл учреждения…
— Ладно. Будь здоров. Нам уже по выговору врезали.
И я мысленно говорю себе: больше об отделах кадров не пишу. Про бухгалтерию тоже. Уже пострадал. Не трогаю также месткомы: имею отповедь от профсоюзного журнала. Не касаюсь Аэрофлота, Академии педагогических наук, телефонной станции, пожарных команд. И ни единого слова о трубочистах! Чтобы не очернить их светлый образ.
О географии тоже надо подумать. Где происходит действие моего рассказа? По предыдущим своим произведениям я уже получил демарши из четырёх областей и от одной автономной республики…
Может, действие перенести на другую планету? Ещё хуже. Скажут: уже намёками говоришь? Да? «Один ответственный марсианин принёс в дар другому, ещё более ответственному марсианину жареного поросёнка…»
Нет, не надо называть место действия вообще. И кем работает герой — тоже. Отрицательным героем буду я сам. Все рассказы — от первого лица. А чтобы мне было с кем разговаривать, в рассказах будет присутствовать также моя жена. Думаю, не обидится.
Обиделась.
Сказала однажды:
— Знаешь, я долго молчала. Давай поговорим серьёзно. Мне надоело, что отрицательных героинь ты списываешь с меня. Эх, зачем я только вышла замуж за сатирика! Был бы муж лириком или, ещё лучше, художником — другое дело. Ты посмотри, Стеклярусов каждую новую жену гуашью пишет, а каждой старой оставляет по «Москвичу» в тёплом гараже. А ты что мне оставишь? Юмор? Да?
А у меня в это время на столе лежал готовый юмористический рассказ на невинную тему — о том, как горожане не умеют отдыхать. Соберутся в воскресенье, допустим, на пляж, а из дома выбраться никак не могут: то телефон позвонит, то приятель заглянет, то по телевизору вроде бы передача интересная ожидается…
Рассказ начинался так:
«Я сказал своей жене:
— Поехали на пляж.
Она ответила:
— Согласна. Хочется полежать на песочке. Погреться…»
Надо было рассказ переделывать так, чтобы моя жена в нём не присутствовала. И я её заменил. На чужую.
«Я сказал чужой жене:
— Поехали на пляж.
Она ответила:
— Согласна. Хочется полежать на песочке. Погреться…»
Жена реагировала на рассказ весьма резко. Несмотря на то что я говорил ей о художественном вымысле, типических образах, праве художника на обобщение и выбор лирического героя.
Словом, кончилось тем, что ко мне пришёл врач.
Послушав моё сердце и измерив давление, он спросил:
— Курить бросили?
— Бросил.
— Сатиру бросили?
— Нет.
— Смотрите, дорогой, потом будет поздно. И получится, как в одном вашем рассказе… Ну, в этом, про поликлинику… Кстати, скажите честно, почему вы решили в нём высмеять врачей? Чем мы вам насолили?
3. Один день из жизни сатирика
Глаз у Сатирика был наблюдательный, а его произведения остры. Как у Гоголя, Зощенко и Генчо Узунова.
Но от Гоголя, Зощенко и Узунова Сатирик отличался тем, что не был мрачен.
Лицо его всегда светилось улыбкой оптимиста. С улыбкой он проснулся и в тот день, о котором пойдёт речь.
— Маша, ты не забыла, что нам сегодня предстоит? — спросил Сатирик жену.
Маша не забыла. Она поднялась уже давно, и завтрак стоял на столе.
После него супруги должны были пойти в домоуправление, в райжилотдел и в бюро по обмену жилплощади: семья Сатирика менялась квартирой. Обмену предшествовала психологическая подготовка. Несколько месяцев подряд жена пилила мужа:
