Вам же будут адресованы такие слова:
— А этот — сатирик. Хе-хе! Этот подождёт. Они народ такой…
Один фельетонист жаловался, что гардеробщик вешает его пальто за хлястик…
Примерно так поступают с его произведениями и некоторые критики и рецензенты.
Маститый литературовед полжизни посвятил изучению текста классика. В тексте было слово «фиатура». В нём что-то напоминало партитуру, политуру и литературу. Было решено, что классик ввёл в русский язык новое слово, как делали Достоевский и Маяковский. Потом, к огорчению, оказалось, что никакой «фиатуры» нет, а налицо ошибка машинистки: у классика было написано «фактура». Тем не менее о литературоведе много писали критики и рецензенты, а в день его юбилея в газете дали огромную статью под рубрикой «Писатель за рабочим столом». В том же номере газеты было помещено сообщение о юбилее сатирика. Но уже под другой рубрикой: «Обо всём понемногу». Вот оно, пальто, повешенное за хлястик!
Вы написали хлёсткий фельетон о бузотёрах. Редактор насчёт гаерства ничего не сказал. Читатель откликнулся и пожелал «дальнейших».
Радоваться, однако, рано. Ждите стука в дверь: к вам придёт опровергатель.
— Я на минуточку. Извините. Вы вот это не писали? У меня к вам есть разговор…
Это опровергатель тихий, вкрадчивый. Бывают и буйные.
В редакции городской газеты работал фельетонист по фамилии Волк. Однажды в комнату ворвался опровергатель, крича:
— Где тут сидит собака, которая пишет под псевдонимом Волк?
Главная задача опровергателя, естественно, опровергать. Все, от первой до последней строчки.
— Так вы пишете, что я в тот вечер был в рубашке в полосочку? А в полосочку у меня никогда не было. Есть только в клеточку…
— Да, но вы учинили дебош?
— Это неважно… Я о рубашке. Значит, вы меня не видели. Значит, выдумка. Значит, неправда. Публикуйте опровержение. Иначе я пойду выше.
Опровергатель уходит, хлопнув дверью, и из коридора до вас доносится его возмущённое:
— А ещё сатирик!
Трудно быть сатириком. Но он оптимист. Сатирика вдохновляет читатель… Читатель любит его жанр. Хороший, внимательный, взыскательный читатель. Увидев на полке книжного магазина сатирическую книжку, он торопится к кассе выбивать чек. А потом читает; смеётся, если смешно, пишет автору письмо, в котором взвешивает плюсы и минусы, желает «больших творческих»…
И сатирик как-то забывает о том, что на него в претензии тётя. И не вспоминается разговор о «дергалке» в туалете. И не приходит на память вечер с участием весёлого Севы. И забыто о рубрике «Обо всём понемногу». Разве только жена ещё раз нанесёт травму:
— Не мог за собой на столе прибрать. А ещё сатирик!
Послушав моё сердце и измерив давление, врач горестно заключил:
— Не очень, знаете ли, у вас… Курите?
— Да.
— Курить не надо. Бросьте. Жирное едите?
— Да.
— Жирное есть не надо. Бросьте. Характер работы?
— Пишу.
— Уж не сатиру ли?
— Сатиру.
— Сатиру писать не надо. Бросьте.
Врач был прав, ибо ещё не доказано, что вреднее — курить или писать сатиру.
И дело не в трудностях самого ремесла, а в последствиях: все обижаются. Вирус обидчивости распространяется с невероятной быстротой…
Напечатаешь рассказец, небольшой рассказец, и вроде бы ничего такого в нём нет, а потом неделю, а то и декаду телефон покоя не даёт. Звонят, жалуются.
— Эх, Борис, Борис! Не ожидал я от тебя такого, — убитым голосом говорит бывший дачный сосед Виктор Петрович. — Так меня ославить!
— Когда? Где?
— Как где? В последнем рассказе. Кто у тебя там главный отрицательный герой? Виктор Петрович. А я кто?
— Но… — пытаюсь я возразить.
— Что «но»? — перебивает меня собеседник. — Всё сходится: он у тебя любит выпить, играет в преферанс…
— Я не знал, что вы преферансист. Когда вы сели за карты?
— Да года два.
— А мы целых три не виделись.
— Оправдывайся! Всё сходится. Тот опаздывает на работу, я тоже опаздываю…
И я мысленно говорю себе: «Всё. Викторов Петровичей у меня в рассказах больше не будет».
А кто будет? По этому вопросу я советуюсь с женой.
— Может, Степан Сергеевич?
— Ни в коем случае; за стенкой живёт.
— Алексей Васильевич?
— Ты с ума сошёл: мой начальник.
