Если вашу сатиру редактор печатать не желает, он много может сказать, что «потом»: легковесно написано, есть элемент зубоскальства, даже гаерства, граничащего с опошлением и очернением, автор далеко зашёл в обобщениях, заигрывает с известной частью читателей, демагогично утверждая…
Единственное замечание, которого быть не может, — это «не смешно». Смеха, в общем, не требуют.
Но представьте, что вам не сделано ни одного упрёка и страстная, гневная сатира, вышедшая из-под пера, напечатана.
Далее следует серия жизненных трудностей.
Вы, за кем отныне общеизвестно закреплено имя сатирика, идёте по скверу, наслаждаясь запахом цветущих лип. Долго вам наслаждаться не позволят. Наслаждаться можно почему-то только лирическим поэтам, прозаикам, драматургам, детским писателям и даже некоторым критикам. На них прохожие смотрят с затаённым восторгом. А вас немедленно будут хватать за рукава родственники и знакомые.
— Послушай, у нас дергалка в туалете не работает…
— А вы в домоуправление обращались?
— Нет. Но разве там помогут? Там бюрократы.
— А откуда вы знаете?
— Известное дело. Но вот написать бы о них. Ха-ха! Пропесочить!
Вы писать отказываетесь, потому что о «дергалках» пишут не пламенные памфлеты, а заявления или — ещё проще — звонят но телефону. Дав отказ знакомому, вы наживаете себе врага.
Их будет много. На вас обижена тётя, которой вы не помогли оружием сатиры обменять две комнаты на три. На вас лежит, несмываемое пятно позора, так как вы не заклеймили в жёлчном фельетоне приёмную комиссию института, провалившую бездарную дочку приятеля. А ещё сатирик!
Последние три слова вам придётся слышать нередко по любому поводу. Например, от жены:
— Не мог почистить свои ботинки! А ещё сатирик!
Другим можно не чистить. Во всяком случае, их не попрекают профессией. Не говорят же: «Не мог почистить ботинки, а ещё невропатолог!»
Но вот ботинки почищены, и вы с женой отправляетесь в гости к знакомым.
Хозяева уже, конечно, предупредили гостей, что среди них сегодня будет сатирик. Предполагается, что вы не должны ни есть, ни пить, а целый вечер рассказывать уморительные истории. Таковых много у вас не наберётся: сатирику чаще приходится иметь дело с историями грустными.
По части животного смеха вас забьёт некий Сева из мебельного магазина. Сева знает все анекдоты. Рассказывает он их в определённой последовательности: наиболее невинные — когда гости только что сели за стол; более солёные — после нескольких рюмок; имеются и такие, какие можно поведать только в том случае, «если дамы позволят».
Осторожно, чуть слышно хрустя салатом, гости внимают Севе, смеются. Еле улыбается только ваша жена. Она «переживает за мужа»: «А ещё сатирик!»
Но не думайте, что о вас забыли и вы можете, как и другие, беззаботно сидеть за столом. До вас ещё дойдут.
Когда неутомимый Сева попросит наконец себе «отпуск», чтобы проглотить шашлык, стихийно возникнет разговор о литературе. Кто-то спросит:
— Что сейчас пишет Шолохов?
Кто-то скажет, что Толстого в настоящее время, нема. А дальше — о сатире, раз уж тут сидит её представитель. Итак, что новенького в сатире?
Тщетно вы будете перечислять книжки — маленькие и большие, комедии, спектакли. У собеседников, которые их не читали и не видели, существует непоколебимое убеждение, что сатира безбожно отстаёт и нет в ней «ничего такого».
Почему-то сатиру всегда надо защищать. Причём в вину ей ставится всё.
— У нас главный инженер — такая сволочь! — говорит, уписывая заливное, усатый толстяк. — Куда только сатирики смотрят! Смелости не хватает, боятся начальство трогать…
— А вы пытались о нём на собрании выступить?
— Попробуй выступи — он тебе такое покажет…
Требования, как видите, к сатирику большие. Но уважают его не всегда. Не считают солидным. Других спрашивают: «Пишете?», а сатирика: «Пописываете?»
Если на площадке перед лифтом стоят несколько известных лифтёру литераторов, то он сам отбирает, кого повезёт:
— Вот этого (автор толстенного романа «Не все дома»)., вот этого (говорит много речей, везде избирается), вот этого (ничего не сочинил, но числится в корифеях).
