Вечером он подошел ко мне:
— Извини за утреннюю шутку. Но в авиации не надо суетиться. Выпущенная ракета с Окинавы — это ближайшая американская база — накроет нас через семь минут после пуска. И никакие тревоги нас не спасут.
— Но мы можем напасть первыми.
— Тогда нас накроют не через семь минут, а через пятнадцать, с других баз. Так же, как и мы американцев. Поэтому никто ни на кого нападать не будет.
— А что будет?
— Ничего. Мы будем соревноваться с американцами и жить все хуже и хуже. Но не все. Я буду жить неплохо.
Он окажется прав.
Альтерман тренировал по боксу полковую команду. Он поставил против меня Ваню Погостина из роты охраны, который занимался боксом всего три месяца. Я выдержал три раунда и даже набрал по очкам, но я-то знал, что избежал, как минимум, двух нокдаунов только из-за никудышной техники своего соперника.
— Будет хорошим боксером, — сказал я Альтерману.
— Если попадет к хорошему тренеру, может стать чемпионом Европы, а может быть, и мира.
— Когда заметят, такой тренер найдется.
— Если успеют заметить. Он колхозник из Амурской области. После службы вернется в деревню, будет бить морды. За это или сядет в тюрьму, или прибьют колом из-за угла.
Альтерман учился в Суриковском институте и был отчислен по профнепригодности. Я впервые тогда узнал, что в творческих вузах существует профессиональная непригодность.
— Может быть, они ошиблись?
— Нет. Я плохой художник. Я слишком умен для этого.
— А все художники дураки?
— В основном, как и актеры, кстати. Человек живет или умом, или эмоциями. Когда эмоциями, тогда он художник. Когда умом, он инженер, политик и так далее.
— А если соединяются ум и эмоции?
— Тогда это гений.
— А чем ты собираешься заняться после армии?
— Торговлей, наверное. Сегодня лучше всех живут торговцы. А ты и второй раз будешь поступать на актерский?
— Да.
— Я тебя познакомлю с парнем, который в полку занимается художественной самодеятельностью. Его выгнали с режиссерского факультета Театрального института за пьянство.
— Способный?
— Пожалуй. Тебе есть смысл с ним пообщаться.
Через месяц моей службы в полку, когда мы курили в тамбуре казармы, Альтерман сказал:
— Освободилось место истопника в штабе.
— Но я же механик. Не отпустят.
— Ты хороший механик?
— Думаю, плохой.
— Так и скажешь начальнику штаба. Я с ним поговорю. Но когда он спросит тебя, кем собираешься быть после армии, не говори, что актером.
— Почему?
— Актер — это нечто легкомысленное. Скажи, что собираешься стать учителем.
— Почему?
— Потом поймешь.
Днем меня вызвали к начальнику штаба полка, подполковнику. Он уже не летал, отрастил такой живот, что не вместился бы в кабину истребителя.
— Почему не хочешь быть механиком? — спросил меня подполковник.
— Я плохой механик.
— Тебе еще год служить. Научишься.
— За год ничему нельзя научиться.
— А кем ты хочешь стать после армии?
— Учителем.
— А мог бы стать авиационным инженером.
— Мог бы… но был бы плохим инженером.
— Первый случай в моей практике… обычно вызываешь полного идиота, говоришь ему: ты ни на что не годишься, а он толкует: я справлюсь, я буду стараться.
— В полку говорят, что вы очень умный и вас провести невозможно.
То, что начштаба очень умный, я придумал, а то, что провести его невозможно, в полку об этом говорили.
— Не понял…
— Прежде чем меня вызвать, вы же наверняка узнали, какой я механик.
— Конечно, узнал, — подтвердил подполковник. — Механик ты никудышный, но есть и хуже… В штабе двенадцать печей. Топят углем. Плохим.
И я понял, что подполковник принял решение.
— Я всю жизнь топил дома печь.
— Ты деревенский?
— Почти. Из райцентра. Поселок.
— Ладно. Сегодня выходи топить печи. С инженером полка я разберусь.
Так я с помощью Альтермана стал истопником в штабе. После его демобилизации я стал тренировать по боксу полковую команду. Таких, как я, в лагерях для заключенных зовут «придурками». В эти полтора года я много читал. Печи топились не меньше четырех часов, значит, за чтением я провел примерно тысячу двести часов, а это больше двухсот книг. Такого запаса мне хватило лет на десять.
Альтерман свел меня с заведующим клубом, который готовил новогодний концерт художественной самодеятельности. Я предложил ему свои «Полеты». Еще в средней школе я обнаружил, что у меня есть дар копирования, который при определенной шлифовке становился пародией.
