— Учитывая ваше нетерпение, идите в ванную. Чистое полотенце слева, желтое с синими полосами.
Я забыл все наставления, что женщину надо подготовить, что должна быть прелюдия. Она даже ахнула от неожиданности, а я уже работал. Секунд через пятнадцать у меня все закончилось. Она погладила меня и сказала:
— Иди в ванную, солдатик, и передохни. Презерватив брось не в унитаз, а в корзинку.
Я еще стоял под душем, когда у меня снова встал. Я вышел с торчащим.
— О! — сказала она, как мне показалось, восхищенно, загасила сигарету, достала следующий пакетик с презервативом. Прежде чем начать, я посмотрел на электронные часы. Я не спешил, второй акт продолжался почти сорок минут. Она чувствовала, чего я хочу, — я только прикасался к ее бедрам, чтобы повернуть на живот, она, как хорошо отлаженная машина, тут же вставала на колени и локти. В какой-то момент она попыталась заспешить, чтобы я быстрее кончил, но я прижал ее к себе и заставил подчиниться моему ритму, и она тут же под чинилась.
Она сбегала в ванную, я тоже встал под холодный душ, мы лежали рядом — она уже прохладная, я еще горячий — и курили ее сигареты.
— Ты в армии был солдатом? — спросила она.
— Да.
— Строил дома!
— Почему дома?
— Я все время вижу солдатиков, которые строят дома.
— Я был авиационным механиком.
— Ах, простите. Авиация, конечно, выше, чем стройбат. Расскажи, как ты летал.
— Я не летал. Я проверял приборы и высотное кислородное оборудование.
— Ты, наверное, был хорошим механиком?
— Плохим.
— Ну да! А в постели ты хорош. Сколько у тебя было женщин?
— Четыре. ТЫ пятая.
— А чем мы отличаемся? Чем я отличаюсь от своих четырех предшественниц?
— Ты очень технична.
— Объясни попроще.
— Ты чувствуешь, понимаешь. Я только хочу, а ты уже поняла, что мне надо.
— Значит, моему мужу повезет.
— Ты собираешься замуж?
— Конечно. Я хочу ребенка. Мне уже двадцать пять. Уже пора. Альт говорил, что ты будешь поступать на актерский.
— Буду. Второй раз.
— Когда поступишь, приходи. Отметим твое поступление.
Я понял, что до поступления наши отношения закончены.
— Ты, наверное, мечтаешь, что будешь знаменитым?
— Я не мечтаю. Я буду.
— Какое самомнение.
— Это не самомнение. Это уверенность.
— А кого ты будешь играть?
— Рабочих и крестьян вначале.
Она посмотрела на меня, провела пальцами по моему лицу.
— А ты не дурак, кажется…
Я встретил ее, когда она была замужем за японцем и работала в японской фирме. С нею шел узкоглазый мальчик, но светловолосый, будто крашеный. Мы с нею тут же договорились о встрече. Но все это будет почти через десять лет, а пока я натягивал джинсы, она предупредила, что в десять к ней придет подруга, — когда я сказал об этом Альтерману, он недовольно повел носом:
— Я ей заплатил за всю ночь.
Наверняка она ждала второго клиента. Солдатику и полученного вполне достаточно. А за одно и то же время получить двойную оплату — не каждый раз получается. Я на нее не обиделся.
Наверное, требуются пояснения, почему за полгода службы я так привязался к Альтерману; наши отношения трудно назвать дружескими, скорее это были отношения учителя и ученика, хотя Альтерман старше меня всего на год. Я умел слушать, Альтерману хотелось говорить, потому что с другими механиками у него не сложились отношения. И он умел советовать.
— Тебе надо в армии вступить в партию, — сказал он однажды мне.
— А ты уже вступил? — спросил я.
— Да. В кандидаты. Лучше всего вступать в партию на заводе, в колхозе или в армии. При приеме в партию для интеллигенции существует квота. Коммунисты понимают: если партия будет состоять в большинстве из интеллигентов, то могут произойти события, похожие на Чехословакию. Умными управлять труднее. Я все рассчитал. Прослужив год, я подал заявление в кандидаты партии, потому что рекомендации могут дать люди, знающие тебя не меньше года. Перед самой демобилизацией меня примут в партию. В институт я буду поступать уже членом партии. Если я даже не буду добирать одного или двух баллов, эти баллы за меня доберет партком. Им нужны коммунисты в студенческой среде. Так что вступай в партию здесь.
Помня о советах Альтермана, я в армии вступил в кандидаты партии.
