— Как другие получают московскую прописку? — как-то спросил я у Органайзера.
— Есть три пути, — ответила она. — Первый — обмен. Например, трехкомнатную, скажем, в Саратове ты меняешь на однокомнатную в Подмосковье, потом эту квартиру меняешь на комнату в коммунальной квартире в Москве, если, конечно, у тебя есть работа в Москве, тебе такой обмен разрешат. А потом покупаешь кооперативную квартиру в Москве, вернее, вносишь первый взнос и ждешь, когда построят дом на пустыре, где-то возле окружной дороги.
— А второй путь? — спросил я.
— Женишься на москвичке, получаешь прописку, зарабатываешь деньги и строишь кооперативную квартиру.
— А третий путь?
— Женишься фиктивно, за деньги. Снимаешь квартиру, копишь деньги и строишь кооперативную квартиру.
— Путь, в общем-то, один. Квартиру все равно надо покупать?
— В общем, да, — согласилась органайзер. — Конечно, если ты станешь известным и знаменитым, то в порядке исключения у тебя возьмут твою малогабаритную в Свиблово и дадут хорошую в центре. Но для этого нужно быть очень известным.
Я вернулся в общежитие и увидел на двери своей комнаты записку: «Зайди в 301». Я спустился к Каратистке и увидел сервированный стол. Шпроты, селедочка с луком, на подоконнике завернутая в газету кастрюля, по-видимому с отварной картошкой, бутылка водки и две пива. Изысканный студенческий обед.
Каратистка в кофточке и мини-юбке, с уложенной прической. Я отметил ее крепкие мускулистые ноги.
— Замечательный сценарий, — сказала она. — Я это могу сделать очень хорошо. Я тебя не разочарую.
— Я рад, но я тебя буду пробовать.
— Хоть сейчас… Есть хочешь?
— Хочу.
Я хотел есть и пить. Водка у нас закончилась быстро.
— Я сбегаю, — сказала Каратистка.
Я дал деньги.
— Я сегодня возьму, — сказала Каратистка. — Через неделю я тебе отдам. У меня через неделю зарплата в институте.
— А у кого одолжила? — спросил я.
— У сценаристов. Они баржи с арбузами разгружают.
Я протянул Каратистке еще пятьдесят рублей. Больше пятидесяти в общежитии никогда не занимали.
— Отдай сценаристам. Отработаешь.
— Отслужу, — пообещала Каратистка.
Мы выпили еще, и я поднялся.
— Можешь остаться, — сказала Каратистка. Ее переполняла благодарность.
— Нет, — ответил я. — С актрисами, которых я собираюсь снимать, я не сплю.
— Почему? — удивилась Каратистка. — Все режиссеры спят.
— Потому что, если спишь с актрисой во время съемок, не сможешь от нее потребовать полной отдачи на площадке. Уже не ты ей диктуешь, а она тебе.
Такие рассуждения я слышал от режиссеров, но сам никакой концепции по этой проблеме не имел. Когда я был режиссером в Ташкенте, после съемочной площадки я еще сидел в монтажной, чтобы понять, складывается ли фильм, хотя бы монтажно, и каких планов не хватает для монтажа. На романы с артистками у меня не было ни времени, ни сил. К тому же узбечки-актрисы в романы не вступали.
Я вернулся в свою комнату и уснул. Утром я принял холодный душ, выпил чашку кофе и поехал на киностудию «Мосфильм».
Я окончательно поверил, что фильм все-таки будет сниматься, когда на двери одного из кабинетов появилась табличка с моей фамилией и указанием титула — режиссер-постановщик.
Я не нарушил главный и основополагающий принцип Афанасия. Он много раз повторял: «В кино как в кинологии: надо спариваться только с породистыми. Если спариться с непородистым, обязательно родится ублюдок».
Пока у меня в группе был один породистый актер. Вечный Князь, прочитав сценарий, дал согласие сниматься. Я предчувствовал, что и Каратистка будет породистой и, может быть, я открою замечательную и даже великую актрису. Я зашел к Органайзеру и сказал:
— Я не набрал группу, а устроил на работу нескольких безработных.
Хотя большинство из группы приглашены по рекомендациям Органайзера, упрекать ее было бессмысленно. Она рекомендовала, но принимал решения я. В кино за фильм отвечает один человек — режиссер. Если он выигрывает, вся слава его, если проигрывает, все удары принимает тоже он.
— Еще не поздно произвести замены, — сказала Органайзер.
Меня беспокоил кинооператор. Каратистка, некрасивая в первой половине фильма, во второй половине, когда влюбится в учителя музыки, должна выглядеть красавицей. Художник-гример предложил свое решение преображения. На фотопробах преображения не получилось. Кинопробы немногое изменили. Арман посмотрел пробы и сказал:
