И там ещё была женщина, совершенно голая. Сидела в углу на стуле, сбоку от буфета, не говорила ни слова и смотрела на меня. Этот мужчина в клетчатой рубашке вдруг заторопился и полез в погреб – или это подпол называется? – через такую дверь в полу с железным кольцом. Он там долго довольно возился и потом вдруг вылез в одних трусах, неприлично «семейных», и с ножовкой в руке. Обыденно совсем, без эмоций – казалось, он сейчас пойдёт пилить дрова. А женщина всё время сидела в углу, как немая. И ещё там был запах… Так пахнет у некоторых стариков изо рта.
Сейчас, кажется, смешновато звучит, а тогда ужас был невозможный. Эта голая сидит на стуле молча. Этот ходит озабоченный по дому в трусах и с ножовкой, причём поторапливается, будто у него срочные дела. И на меня больше не глядит: если я уже здесь, то со мной вопрос вроде бы решён.
У окна стоял кухонный стол с клеёнкой, а на подоконнике – гриб в трёхлитровой мутной банке. Может, помнишь, раньше настаивали вместо кваса такое питьё. Я смотрела на это бледное скользкое тельце в банке (то ли медуза, то ли заспиртованный уродец) и чувствовала, что мне отсюда никогда не уйти.
Непонятно, откуда у восьмилетней дурочки отвага прорезалась, но я улучила момент, забралась на стол, на эту клеёнку, взяла с подоконника банку с грибом, держу её за горлышко, отвела руку чуть назад и засветила банкой прямо в окно – там, наверное, рама была гнилая, потому что вместе со стеклом треснула и рухнула крестовина.
Уже плохо помню, как я выпрыгнула наружу, вся ободранная, и помчалась назад той же дорогой – бежала и ревела, пока возле моста не увидела папу с мокрым лицом. Как он угадал, в какую сторону я ушла? Но, представляешь, я не осмелилась ему рассказать ни про мужчину с пилой, ни про дом, где я была. Я бы вообще с радостью выкинула всё это из головы, но мне и сейчас, через столько лет, иногда снится та комната – и жутким образом тянет вернуться туда, как на место преступления. Мне мерещится, что я вхожу, а та женщина до сих пор сидит в своём углу.
Ну что, болтливая у тебя Шахерезада?
Телефон Хмурого снова подаёт голос – на этот раз высвечивается туманно-торжественное сообщение:
«Чрезвычайный полномочный курьер шесть раз не застал вас по домашнему адресу для вручения телеграммы чрезвычайной важности. В целях предосторожности свяжитесь с секретариатом управления делами APVI через QNW-47».
Такую новость нельзя проигнорировать. На внеочередном военном совете, украшенном кофейными излишествами, Турбанов и Агата принимают решение (тоже, конечно, чрезвычайное): переселиться на некоторое время в гостиницу, причём жить в разных номерах.
Министр финансов Агата настаивает на самом дорогом варианте – по её мнению, самом конспиративном. Поэтому Сергей Терентьевич Кондеев вселяется в трёхкомнатный люкс – жирную позолоченную мечту глубоко провинциального дизайнера о покоях арабского шейха, дислоцированных где-нибудь в Государственном Эрмитаже.
Уже на фоне этого убойного великолепия, так и не сообразив, через кого и с кем ему надлежит связаться, Турбанов сочинил и послал с лёгким сердцем ответное сообщение: «По домашнему адресу не проживаю. В целях предосторожности переехал в отель “Новый Русский Парадайз”. Хотя здесь отвратительные интерьеры». Если заменяешь собой Хмурого, считал он, ты просто обязан быть чем-то недовольным.
Для себя Агата выбирает стандартный номер средней обшарпанности этажом выше, но в гостинице она только ночует, а днём большую часть времени одолевает какие-то полулегальные финансовые тропы и тенёта, где килограммы долларовых брикетов из пакета супермаркетов “RODINA” аккуратно расслаиваются на невесомые банковские флэш-карты.
«Может быть, тебя засосал мир чистогана?» – на всякий случай спрашивает Турбанов. «Не исключено, – хвастается Агата. – Я даже подумываю новый шарфик купить».
В восемь утра в дверь турбановского люкса тихо и почтительно постучал чрезвычайный полномочный курьер – человек в синем мундирчике без погон, похожий сразу и на царского камердинера, и на члена брежневского Политбюро. В обмен на подпись-закорючку, которую Турбанов неуклюже скопировал с кондеевского удостоверения, курьер выпустил из рук депешу и удалился, пятясь задом, словно боялся выказать непочтительность, повернувшись к адресату спиной.
