Вскоре мы увидели паровой катер, тихо шедший нам навстречу. Кто-то перевесился там за борт и направил в нашу сторону луч электрического фонаря. Но свет его не достал до нас. Катер прошел, качнув нас волной, и вскоре потонул в лунной дали. Ксения широко взмахнула веслами.
Но теперь я заметил, что, гребя, она то и дело передергивала плечами, будто сильно озябла. Я понял. А как мне успокоить ее, какими словами вселить надежду в ее душу? Но что мог, что умел я тогда? И деланно-спокойно я спросил:
— А почему такое название, Дьяконова гора? Не знаете, Ксения?
— В старое время свергнули будто бы с этой горы дьякона. Против бога, говорят, пошел.
— Интере-есно! — протянул я и стал сам себе противен.
— Вот так же прошлой весной со Степой было, — неожиданно громко, не оберегаясь, заговорила Ксения. — Самогонка ему понадобилась, а в Разувае не нашлось. Так он на ту сторону метнулся, в Горелово, к шинкарке. А на реке сдвижка началась. Посинела она, вздулась. И только он пошел — тронулась. Матерь божья! — девушка задышала тяжело и часто. — Я на берегу об землю бьюсь, а он хоть бы что, прыгает с льдины на льдину, как заяц. Бешеный он какой-то! Ежели бы не…
По реке гулко прокатился выстрел. Ксения смолкла на полуслове и странно сжалась, будто приготовилась к прыжку. Мы оба смотрели на Дьяконову гору. Заросшая кустарником, она была страшна, как огромный косматый зверь. За первым выстрелом ударил второй, затем рассыпался нестройный залп, а на реке длинно и визгливо, торжествуя, завыл катер.
— Ксюша, греби к берегу! — крикнул я.
Она с силой налегла на весла и погнала лодку. Но в обратную сторону, от берега.
— Куда ты?! Отдай! — с силой рванул я к себе весла из ее рук.
Девушка от моего рывка упала на дно лодки на колени, но весел из рук не выпустила.
— Не дам!.. Ни за что не дам!..
— Отдай, говорю! — закричал я, теряя самообладание. — Ты думаешь, что если Аспан… а я… как мерзавец!..
— Не то говоришь! — захлебывалась она слезами. — Боюсь я одна… Ты казаков бить побежишь… Боюсь одна!
Я перестал вырывать у нее весла. Правду она говорит или это уловка с ее стороны, чтобы выполнить наказ Аспана?
— Ксения, прошу тебя, пусти! — нагнулся я и, схватив за плечи, начал трясти. — Прошу!.. Нельзя так… Я должен идти к нему!
— Не пущу!.. Миленький, не уходи. Я боюсь, боюсь, — быстро шептала она. И вдруг дико вскрикнула: — Степа!.. Степанушка!..
Лодку нашу, пока я вырывал у Ксении весла, отнесло назад к берегу, почти под Дьяконову гору. Я поглядел вверх и увидел Аспана, приметного по белой рубахе. Он спускался с горы в сторону реки, куда гора обрывалась отвесной стеной. Он спускался только на руках, цепляясь за кусты. Я видел, как извивался он, вися на одной руке, а другой искал, за что бы ухватиться. И не знаю, откуда раздались выстрелы — с вершины или от подножия горы. Аспан повис неподвижно. Я не заметил, как и когда он сорвался, но куст качал уже освобожденными ветвями. Аспан падал вниз, в реку. Мне показалось, я услышал всплеск. По воде пошли круги, ширясь и опадая. Потом исчезли и круги.
Я обернулся к Ксении. Она по-прежнему все еще смотрела на Дьяконову гору. Глаза ее при луне были как большие черные впадины, и я не видел, что в них. А руки она сплела пальцами и держала их у подбородка. Столько горя и отчаяния было в этом беспомощном жесте… Нет, это невозможно описать!
Я схватил брошенные ею весла. Нам надо еще плыть, плыть против течения, против ветра и бурь.
Вот что вспомнилось мне, когда я бродил ночью по городу моей юности.
