Через какое-то время разум вновь вспыхивает. Девушка открывает глаза и постепенно приходит в себя. Она вытаскивает штурмфюрера из-под луча. Голова жертвы при движении оставляет за собой кровавый след на полу. Мучительница мертва.
Айрин торопливо снимает с нее одежду офицера СС, при этом поглядывая то на «FTH-IA», то на выход, переводя взгляд туда и обратно. Она пытается сделать правильный выбор. Осознать его.
Хеллиг оборачивается и испуганно смотрит на девушку. Та скидывает мокрый от дождя капюшон, капли падают на пол кельи… а синие глаза смотрят в упор.
«Боже, это она».
– Айрин? – его сердце словно опускается. – Я… уже помог. Вам надо скрыться. Исчезнуть.
Девушка внимательно смотрит на Хеллига, и тот хрустит костяшками пальцев, явно нервничая. Запугавший себя разум вновь проваливается в воспоминания, скрытые в неясных полутонах и всполохах.
Ночное небо разрезают трассы зенитных снарядов. Слышны выстрелы орудий ПВО, вой сирен, свист падающих бомб и грохот взрывов.
Улицы Кенигсберга пусты. В окнах домов нет ни одного огня – светомаскировка. Город сжался под очередным ударом советской авиации.
По улице, опираясь на ограду католического храма, бредет девушка. Она держится за живот, по форме штурмфюрера струится кровь.
Ее бьет жуткий озноб, и сбежавшая пленница никак не может с собой справиться: слышно, как постукивают зубы. Начинается дождь. Значит, налет должен закончиться.
Вот она подбирается ко входу в храм, похоже, ей больше некуда идти.
Спотыкается о ступеньку, падает, но затем поднимается и пытается открыть двери. Те две-три секунды не поддаются.
Айрин собирает остатки сил и вновь налегает на двери, моля их открыться. И они, поскрипев, поддаются.
Подернутых болью глаз касается мягкий свет алтаря. Обессиленная девушка падает на пол, сделав всего два шага вперед. Стонет и переворачивается на спину.
Священник, стоявший на коленях у распятия, вздрагивает и оборачивается ко входу.
– Ради бога… помогите, – слабо произносит она с небольшим английским акцентом. – Мне холодно… Господи, как холодно.
Священник подбегает к девушке, которая на секунду замирает, закрыв глаза. Кажется, она без чувств. По лицу катятся капли. Дождевая вода и слезы. Страдание и боль.
Когда он наклоняется ближе, веки пленницы чуть-чуть приподнимаются.
– Где я?.. Вы доктор?
Айрин тихо стонет и снова теряет сознание.
Ее губы пытаются прошептать что-то, но тщетно. С них срывается новый стон и стекают капельки крови. В лужицу, собравшуюся на полу под головой, проникает струйка красного цвета.
Мышцы лица расслабляются, и с него постепенно сходит маска страдания. Она больше не чувствует жестокости военного времени. Полуприкрытые глаза будто проясняются, остановившись на скульптуре ангела где-то ближе к потолку.
Священник приседает рядом и понимает: ей стало легче. Видно, как боль понемногу исчезает… И это действительно так. Словно чья-то рука медленно вынимала раскаленную иглу-шип, что была вдавлена в голову… а через какое-то время невидимый палач совсем отпустил ее. Вот только кровоточащая рана в голове, да и сам шип никуда не исчезли. Его хищное острие продолжало смотреть прямо в ранку, выжидая момента для следующей пытки. Нет сомнений, что она случится, но только позже. Сейчас она свободна. Пленница в черной реке забытья, где боль отступает перед сумраком, где ее место занимает опустошающая темнота, несущая освобождение от страдания. Нет мира – нет боли. Тело же просто продолжает дышать, работать, как механическая машина, у которой еще не скоро закончится завод. Плоть не заставляет чувствовать голод и боль, и душа впервые за долгое время свободна. Она укрывается в долгожданной темноте.
Воспоминания заканчиваются, и цепкий испытывающий взгляд Айрин снова падает на мужчину.
– Надеюсь, вы не передумали? – неожиданно мягким голосом спрашивает она.
Хеллиг отводит глаза, и тогда девушка опускает руку в карман плаща.
– Вот, смотрите.
Гремит гром. За окном ослепительно блистает молния – она озаряет келью и распятие.
Это подборка фотографий, сделанных в нацистских концлагерях!
Айрин буквально вдавливает их в руки священника. Тот бросает на карточки короткий взгляд и сразу зажмуривается. Принимается что-то шептать и креститься.
