Василиса закружилась ещё быстрее, засвистела по-змеиному, подпрыгнула — Иове показалось, что пролетела, — и стала перед ним, тяжело, радостно дыша.
— Имечки раздали. Теперь травы к нам будут добры. Сорвём — не обидятся, не станут мстить.
Отёрла кончиками платка вспотевшие глазницы, улыбнулась, наклонилась и дала ему в руку пахучий, невзрачный, мохнатенький цветок.
— Шалфей. Запомнил? Понюхай — никогда не забудешь. Листья язвы залечивают. Цветок прост, да силу имеет большую. Если его зарыть в навоз да прочитать над ним заклинаньице, знаешь чего из гнили-то выйдет? Червь мохнатый. Того червя бросай в огонь, и уж такой гром хряпнет — упадёшь со страху. А если того червя положить в лампаду, весь пол в избе покроется змеями. Ступнуть будет некуда.
Василиса заглянула Иове в глаза.
— Запомнил? Ты запоминай! Бабушка спрашивать будет. За всякую позабудку — три розги.
Они пошли между дубами, не срывая могучих, грудастых боровиков с тугими тёмными шляпками.
— Грибы нам нынче не нужны, — сказала Василиса, будто знала, о чём подумал Иова. — Вот чего нам нужно.
Сорвала чернобыльник.
— От молний защищает, от падучей болезни. Дьявола прочь гонит! Если в лапти положишь, тридцать вёрст отшагай — не устанешь.
Побежала глазами по поляне. Улыбнулась. Сорвала растеньице, принесла Иове.
— Чемерица. Лунатикам её дают, чтоб по крышам не ходили. Паршу у собак лечит. От водянки — первое средство. Моя бабушка натолчёт её и в еду себе подсыпает, старость гонит.
Они снова пошли между дубами.
— Мой тёзка! — радостно крикнула Василиса, срывая василёк. — Тоже не простой цветочек. Желтуху лечит, глисты гонит. Живот схватит — попей отварчику, и будешь здрав. На груди его носи — ни один колдун к тебе не привяжется. А коли знаешь заклинания — заклинаниям тебя бабушка научит, — так брось с заветным словом в костёр; звёзды по небу, как мыши, забегают. Дым василька страх на человека нагоняет. Лошади от того дыма бегут как бешеные.
Посмотрела на Иову, засмеялась.
— Довольно с тебя? Пойдём к соснам, по малину.
Сосны стояли среди дубравы, как остров.
Василиса поклонилась бору:
— Здравствуй! — И сказала Иове: — Ты с деревьями здоровайся. Они любят уважение. А теперь запоминай. Когда тебе понадобится узнать заветное число, приходи до восхода солнца к сосне. Как краешек солнышка покажется, так сразу ступай вокруг сосны, да широко захватывай. Круг надо сомкнуть, когда солнце полностью выйдет. В том кругу считай упавшие шишки. Сколько шишек, таково и есть заветное число.
Василиса сняла кусок коры, отделила верхнюю кожицу, показала Иове:
— Этим ранки лечат... А коли грудь заложит, пьют отвар из шишек. От болезни груди шишки сушат. Только запомни: не на солнышке, в тени. Потом несколько раз кипятят и пьют.
— Почему несколько?
— Целебней.
Подошла к Иове совсем близко, спросила, глядя в глаза:
— Целоваться тебя ещё не учили?
Иова замотал головой.
— Так я тебя научу.
Подхватила, приподняла и звонко поцеловала в губы. Иова отбивался, руками, ногами. Василиса, смеясь, отпустила его, и он тёр руками свои губы, хоть и чувствовал, что на них совсем уж не противный запах малины, молока и ещё чего-то неведомого, запретного.
Мрачнее тучи встретил Савва ненаглядную Енафу.
— Тебя три дня черти носят неведомо где, а в доме пропажа.
— Какая пропажа?
— Сына увели. Работники в один голос твердят — улетел! Я собрался к воеводе челом бить, а мне горшок серебра принесли.
Горшок стоял на столе. Енафа приподняла: тяжелёхенек, фунта три-четыре.
— Кто принёс?
— Не видел. Работники сказывают, человек этот велел передать: сын жив-здоров, срок придёт — вернётся, а станете искать — будет вам красный петух.
Енафа села на лавку.
— Наш сын, Савва, — царь лесных людей.
— Царь?! Сбесилась ты, что ли?
— Нет, Савва, не сбесилась... Ничего нельзя теперь поделать... Помнишь Лесовуху?..
Тейерь и Савва сел.
— Одного сына нажили, и тот... царь.
— Я тебе другого рожу.
— До сей поры что-то не больно расстаралась.
— Ты тоже не подолгу с нами жил. Затяжелела я, Саввушка... Будет у нас сынок.
