— Другими словами, представляет собой эмансипированную инфантильность, — я хмыкнул.
— Вообще-то, вы мне уже надоели со своими шуточками, — он поставил пустой бокал в бар. — Работу я продолжать буду, и газета меня поддержит, понятно?
— Стоит ли усложнять себе жизнь? — я равнодушно пожал плечами. — Оставили бы в покое этих амазонок, начали бы писать о хиппи, например. Тогда, я думаю, мисс Холмс забудет об инциденте…
— А я не хочу, чтобы она забыла! — воскликнул журналист. — Эта баба наверняка разлучила с любимой не меня одного! Ее радикальные взгляды опасны, они всем принесут вред, и я сделаю все, от меня зависящее, чтобы остановить ее безумный марш против мужчин!
— Но может быть Линда вернется быстрее, если вы станете более терпимы? Ведь оскорбляя то, во что она сейчас верит, вы лишь укрепляете ее уверенность в правильности выбора.
— У меня свои принципы, — сухо заявил Морган, подошел и взял меня под руку.
— Ну что ж, отлично, — я усмехнулся. — Дело — пустяк, речь всего лишь о миллионе долларов.
Он повел меня к двери.
— Эта идиотка никогда не выиграет процесс, — он покосился на меня. — Тем более с таким адвокатом. И вы это прекрасно знаете.
Я счел, что личные оскорбления совсем уж ни к чему, и не стал отвечать в том же духе. Судя по всему, борца за мужское превосходство из меня не получится. Видно, придется стать почетным членом общества «Гневных амазонок»!
— Утолите любопытство, — попросил я на прощанье, — как называется статья, над которой вы сейчас работаете?
— Думаю, сейчас мне придется начать другую. — Морган мрачно усмехнулся. — «Журналиста запугивают судебным процессом», — примерно так будет звучать заголовок.
— Великолепно! — я улыбнулся, и подумал: «Как же так получается, что такой хитрый адвокат, как я, одновременно может быть таким глупцом, который позволит какому-то журналисту накропать очередной пасквиль?»
— Надеюсь, моя статья вам понравится, — заявил Морган цинично. — Да вы не переживайте, вашего имени я не назову.
— Премного благодарен, — с сарказмом ответил я, и журналист захлопнул дверь.
Я вошел в лифт, проклиная могущество прессы. Утешало меня одно: вид из нашей с отцом конторы был ничуть не хуже, чем из окна этого писаки, да и расположена она в более роскошном районе Сан-Франциско.
В приемной за огромным письменным столом, как обычно, сидела Мендел Уормингтон, сидела на своей славной попочке, которую мне всегда хотелось ущипнуть. В ее владения выходили двери двух кабинетов, и Мендел была связующим звеном между ними: направо находился кабинет моего отца, а налево — мой.
Закинув ногу на ногу, секретарша читала газету. Рядом с пишущей машинкой стояла чашка кофе.
— Шеф пришел, — сказал я.
— Нет, шефа нет и сегодня не будет, — бросила она.
— Но я же пришел… И насколько мне известно, должен подписать несколько писем, — буркнул я.
— Ах, да, Рэнди! Они уже отпечатаны. — Девушка так и не удостоила меня взглядом. — Письма у тебя на столе. А сказав, что шефа нет, я имела в виду твоего отца. — Она продолжала читать газету.
— Чего я только не пережил за последние часы! — с пафосом воскликнул я. — Битву с фанатичной амазонкой, сражение с разъяренным журналистом, а тут еще и мятежная секретарша!
Мендел подняла голову, откинула со лба каштановые волосы и, наконец, взглянула на меня. О, я хорошо знал эти голубые глаза со стальным блеском, и помнил, как сталь начинала плавиться в огне страсти. Но она давно не давала мне повода увидеть это еще раз.
— Знаешь, что мне не нравится в тебе больше всего? — спросила вдруг секретарша. — Ты, Рэнди, уверен, будто женщина должна подчиняться мужчине, а уж я тем более, поскольку в буквальном смысле твоя подчиненная на работе, должна ублажать все твои прихоти! Но ты заблуждаешься! Я не только женщина, я еще и человек, а ты этого, кажется, не понимаешь.
— Во всяком случае то, что ты превосходная женщина, я заметил давно, Мендел. — Я улыбнулся. — И ничуть не отрицаю твое право называться человеком. На подчинении, по-моему, тоже не настаиваю. Если я что и желал бы подчинить, так только твое тело, но этого не хочешь понять ты. Имей в виду, на свете мало таких снисходительных шефов, как я.