* * *
Гука старой женщины сжимает рукоять затупившегося тесака. Лезвие ходит взад-вперед по разрубленному стволу бамбука — медленно и упрямо. На дворе дует ветер и сеется дождь. По-прежнему нет соли, и француз то и дело стращает и тревожит их. Но наверняка нет такой силы, чтобы могла остановить старческую руку, строгающую и режущую бамбук. Все новые и новые колышки падают на пол. Заострив их, старуха складывает колышки ровной стойкой у по]'. Вот она кладет сверху еще одни колышек, поправляет рукой стопку, потом, пошарив пальцами по полу, поднимает повое колено бамбука. И снова правая ее рука сжимает рукоять затупившегося тесака, опять упрямо и неспешно движется взад-вперед лезвие. Который уж колышек ложится в стопку — разве упомнишь… Щербатый тесак, защемленный расколотым бамбуком, скрипит, визжит, словно по точильному камню. И всякий раз, стоит старухиной руке остановиться, из соседнего дома и из дома, что подальше и еще дальше, слышится точно такой же скрип и скрежет. Вняв уговорам Пуна, вся деревня взялась строгать и оттачивать колья и шины. Старики, старухи, малые дети сидят за работой…
В полночь Тун повел Гипа и Сипа но деревне. В каждом доме забирали они готовые шипы и колья, а потом со всем этим грузом направились в лес к помеченному Туном дереву. Дождь перестал. Под деревом спрятан был плотно закупоренный узкогорлый кувшин. Туи довольно долго стоял на месте, выясняя и проверяя, откуда дует ветер. Затем все трое уселись с наветренной стороны, и Тун откупорил кувшин. При сумеречном, неясном свете каждый брал колышек и, опустив в кувшин, осторожно обмакивал острие в смолистый сок дерева тангнанг. Когда все шины и колышки были обмазаны ядовитым соком, Тун с великой осторожностью уложил их в корзину. Всему этому не раз и не два обучал его Нуп: он говорил и чертил на земле, указывая Туну, где сидеть, когда дует ветер, как держать колышки, погружая их и кувшин, чтобы предохраниться от яда. Стоит испарениям сока тангнанг попасть на лицо, оно тотчас распухнет, и через день-другой человек умрет. Деревенские старики строго-настрого запрещали Пупу собирать ядовитый сок — ведь нет ничего опаснее этого. Но Нуп, всей душой ненавидя француза, рискнул жизнью и, уйдя в лес, вернулся с соком тангнанга…
Дремавший в ночи петух вдруг пробудился, вспомнив о солнце, и громко закукарекал. Но солнце еще крепко спало. Стояла кромешная тьма. Трое друзей возвращались восвояси. Первым шел Тун. В этом году он, как говорится, начал входить в возраст: от рожденья его и доныне старый Па шестнадцать раз, по его подсчетам, расчищал землю под пашню. Вырос Тун проворным и ловким, в лице его заметней всего был подбородок — волевой, угловатый, точь-в-точь как у отца. Везде и всегда старался он быть поближе к Нупу…
Гип шел последним. На сердце у него лежало тяжкое бремя. Увы, по его вине на деревню обрушилось несчастье. С тех пор как люди вернулись на свою исконную землю, они дважды отразили француза и ели всегда досыта; французу теперь не под силу отнять у них рис, угнать буйволов и свиней. Молодежь возомнила себя чуть ли не всемогущей, а француза ни во что не ставила. Особенно Гип. Он повторял всюду:
— Настигнешь тигра в лесу, пустишь ему кровь раза четыре-пять, он и подожмет хвост. Француз ни за что не посмеет теперь сунуться в Конгхоа!
Однажды он вот так нее бахвалился, вдруг видит — Нуп. Спесь с него как ветром сдуло. Но стоило Нупу удалиться, он опять замахал руками, ноги притопывают да приплясывают. И вот десять дней назад Гни новел пятерых парней в дозор. Ну и, само собой, заладил:
— Настигнешь тигра в лесу, пустишь ему кровь раза четыре…
В конце концов подговорил всех пятерых пойти в лес нарвать плодов тхиентуэ — сваришь их, мол, одно объеденье. А тут, как на грех, француз нагрянул. В деревню-то он войти не осмелился, решил потоптать да выжечь поля. И здесь немало солдат на колья и на шипы напоролись. Но все же французу удалось схватить восемь жителей Конгхоа: старую Ху, мать Гипа; младшую сестру Лиеу, жены Нупа, по имени Ла; двух парней, Диня и Ана, и еще четверых стариков. Увели их солдаты в крепость, избили жестоко и бросили в тюрьму. Потом француз послал своего человека в Конгхоа объявить: если, мол, не придете, не сдадитесь в плен всей деревней, всех восьмерых заложников порешу. Народ деревенский стал требовать: пойдем покоримся французу, иначе нам своих не спасти. Сколько ни отговаривал их Нуп — все напрасно. И решено было: к французу уйдут шесть очагов — шесть семей, тридцать человек, все больше люди старые да хворые, и женщины с малыми детьми. Француз заставил их построить себе дома на том же месте, где жил народ из деревни Харо, окружил со всех четырех сторон колючей проволокой, а у ворог часовых поставил.
