Старый Па сидел молча. Потом по морщинистым щекам его побежали слезы. Он не стал вытирать их.
— Пуп думает о нас всех, обо всей деревне, — сказал он, — вот и решился на такое кощунство… Ах, Нуп! Бедный Нуп…
В деревне все, кого ни возьми, жалели Нупа. Один лишь Гип, этот никчемный бездельник, не ведал, что такое страх божий, — последовал примеру Пупа. Разве не Нуп дал ему, пропадавшему от голода, рис? И он с тесаком в одной руке и рожком в другой пошел, как и Нуп, расчищать пашню в первом месяце года!
Чудеса: из троих святотатцев — Нупа, Гипа и Лиеу — никто не умер. Небо на сей раз склонилось к самому худшему: разразилось проливными дождями уже в третьем месяце. У всей деревни пропали расчищенные, выжженные делянки. Только нолям Нупа и Гипа, раньше прочих возделавших землю и высадивших рис, ливни оказались нипочем. Урожай созрел добрый — всего собрали они более пятисот корзин[16] зерна. И — когда на рисе, когда на похлебке — вся деревня вместе с Нупом и Гипом пережила голодное время.
На другой год Нуп опять рано вышел в поле. И снова оплакал его дядюшка Шунг:
— Небо пощадило его единожды, во второй раз милосердия не жди.
Но пришлось ему вскоре лить слезы но всем и каждому: люди всем миром отправились в поле вслед за Пупом в первом месяце года!
И в этом году деревня была сыта. Гип снова звонко выстукивал по деревянному боку гулкоголосого гунга: тум-тум… тум-тум-тум… Он всюду ходил за Пупом как тень. И мать сказала ему:
— Ты, сыпок, небось решил стать хвостом Нупа?
— А вам, мама, — засмеялся оп, — разве не хочется быть сытой?
— Почему же не хочется?
— Хочешь быть сытым, бери во всем пример с Нупа.
Деревня была сыта…
* * *
Предвечерний ветер сквозит по лесу. Поднимаясь с полей к вершинам гор, он песет с собою сладкий дух созревшего риса. Дух этот знаком лесным кабанам. Носы их дрогнули, заходили из стороны в сторону. Вот уже года три или четыре не спускались кабаны на поля Конгхоа. Наверно, десятки и десятки раз господин месяц округлялся до полной луны, и она снова шла на ущерб с той поры, как они напоследок прошлись по этим полям, не увидав там и человечьей тени, не слыша звуков водяного торынга! Длинными своими клыками они обрушили тогда угол высокой изгороди и ринулись на поле. Они рыскали взад-вперед, принюхивались, фыркая и сопя, и снова обегали поле из конца в конец. Но сколько ни искали — нигде не нашлось и зернышка риса… И они ушли из тех мест за дальние чащи. Они голодали…
Сегодня, учуяв приманчивый запах риса, которым дышал предвечерний ветер, они изготовились и стали ждать, покуда ночной мрак, притаившийся за дюжими стволами деревьев, не просочится наружу и не окутает непроглядною нелепой леса и горные кручи, затмив даже свет оживших было на небе госпож звезд. И, дождавшись наконец, двинулись наугад вниз по склонам к рисовым полям Конгхоа…
Гип знал: раз созрел добрый урожай, лесные кабаны непременно пожалуют отведать сладкого риса.
— Надо, — сказал он Пупу, — смастерить водяной торынг, звуки его отпугнут кабанов.
— Верно, — отвечал Нуп. — У тебя, Гип, золотые руки. Вот и займись этим, ладно? Да научи и других парней делать торынги. Поставим-ка их побольше, в деревне сразу станет веселее…
Водяной торынг, он похож на обыкновенный. Его собирают из ловко просверленных отрезков бамбукового ствола — длинных и коротких, стягивая их лианами. Готовый торынг несут к ручью, туда, где отвесно низвергается водопад, и привязывают под водопадом «голову» сю к одному камню, а «хвост» к другому, стволики бамбука, длинные и короткие, располагаются но течению. Вода, падая с высоты, подхватывает торынг, приподнимает, и длинные стволики под ударами ее восклицают: «Дум-дум!., дум-дум!..» А вода, ударяясь о камни на дне, прыгает вверх и бьет теперь снизу по коротким стволикам, ноющим на голоса громче да и приятней, чем под рукой человека. Вот так день и ночь играет вода на торынге. Ведь у ручьев и речек прав точь-в-точь как у Гипа: дай нм только поиграть да потешиться своею музыкой. А сам-то Гип иной раз и о еде забывает, сидя на берегу и слушая напевы ручья… Ежели где на полях созрел рис, тут самое место водяному торынгу. Дикие кабаны пугаются его звуков. Выходит, ручей нас и музыкой развлекает, и поля за нас караулит. Наверно, года три или четыре не рос здесь рис, и кабаны не приходили сюда из леса. Гип голодал, да и все, кто помоложе, голодали — некому было ходить присматривать за водяным торынгом. Ручей разорвал лианы и унес плясавшие на волнах бамбуки далеко-далеко, в реку Ба. А в Конгхоа не слышно стало торынга…
