Если бы только они могли подозревать о настоящем состоянии духа учителя, когда, заткнувши нос платком, он бежал от них по коридору, они, наверное, волновались бы меньше. Вернувшись к себе после неприятных четверти часа, проведенных в комнате Парсона, мистер Паррет бросился на стул и расхохотался, как сумасшедший. Дело в том, что серьезный мистер Паррет отличался необыкновенно тонким чувством юмора, и то, в чем каждый другой на его месте увидел бы оскорбление, поразило его только своей смешной стороной. Он сразу сообразил, как было дело, и чем больше он думал об этом происшествии, тем смешнее оно ему казалось. Впрочем, это не мешало ему помнить о дисциплине; он понимал, что как ни смешна была шутка, шутники должны быть наказаны. Поэтому, когда за дверью послышались шаги нескольких пар ног и маленькие преступники один за другим вошли в комнату, голос учителя был строг и лицо ничем не выдавало внутреннего смеха.
— Ну-с, что вы скажете в свое оправдание? — спросил он, окидывая внимательным взглядом всю шеренгу.
— Простите нас, сударь, — заговорили Парсон, Тельсон и Кьюзек в один голос.
— Стойте, не все вдруг. Парсон, говорите вы.
— Простите нас, сударь, — повторил Парсон. — Право, мы не хотели… Это вышло нечаянно.
— Что вышло нечаянно? — спросил учитель.
— Да то, что вы упали и…
Тут мистер Паррет перебил Парсона:
— Постойте. Положим, упал я нечаянно. А то, что кружка с водой висела над дверью и веревка была протянута под дверью, было также нечаянностью?
— Нет, сударь, но…
— А то, что как только отворилась дверь, в нее полетели туфли и еще какие-то вещи, — это также нечаянность?
— Нет, сударь, — отвечал уныло бедный Парсон.
— Что же было нечаянностью, в таком случае?
— Вы, сударь… то есть мы вас не ждали…
— В этом я уверен. Позвольте узнать: для кого предназначались ваши приготовления?
— Для вельчитов, сударь… Они…
Парсону хотелось поскорее объясниться, но учитель снова перебил его, обратившись к Кьюзеку и компании:
— А ваши приготовления для кого предназначались?
— Для парретитов, сударь, — был единодушный ответ.
— Так… — произнес мистер Паррет серьезно, потом, помолчав, начал: — А теперь выслушайте меня. Мне приходилось уже в этом году беседовать с вами по подобным поводам. Это не первый раз, что вы попадаетесь в недозволительных шалостях. В настоящую минуту все вы, как я вижу, очень сконфужены. Конечно, вам стыдно не потому, что вы сознаете всю нелепость вашей проделки, а только потому, что мне пришлось случайно пострадать от нее. Так или иначе, но вашим шалостям должен быть положен предел, и я вас накажу. Во-первых, до конца учебного года каждый из вас лишается прогулки на один час ежедневно, кроме суббот.
Вздох облегчения послышался из кучки подсудимых, когда была произнесена эта первая половина приговора. Вторая половина была строже:
— Во-вторых, до конца учебного года ни один из вас не имеет права посещать чужие отделения без моего разрешения.
Парсон и Тельсон обменялись грустным взглядом: для них этот приговор был очень жесток; он означал для них почти полную шестинедельную разлуку, потому что нельзя же считать свиданиями встречи во время уроков!
— Я должен сказать вам следующее, — продолжал между тем учитель. — Некоторые из вас принадлежат, как я вижу, к моему отделению, и все вы учитесь в моем классе. Ни один из вас, как известно вам самим, не отличается прилежанием, и большинство ваших одноклассников и учится и ведет себя лучше вас.
— Это правда, сударь, — заметил чистосердечно Тельсон.
— Так вот что я намерен сделать, — сказал мистер Паррет. — Всякий раз, как я услышу о какой-нибудь недозволительной проделке, в которой будет участвовать кто-нибудь из вас, я буду наказывать весь ваш класс. Захотите ли вы подвергать ваших товарищей незаслуженному наказанию или нет, это я предоставляю вашей совести.
Мистер Паррет знал, с кем имеет дело, и взвесил свои слова заранее. Эти дети были необузданные шалуны и несносные ученики, потому что каждый из них обладал достаточным запасом лени, но все они были безукоризненно честны, и учитель совершенно верно рассчитал действие, которое должно было произвести на них его решение. Пока они подвергали неприятностям только себя, ни один из них не подумал бы ограничить свои беспорядочные наклонности, но товарищей они, конечно, подводить не станут.
