– Молчаливые боги скорбят в гроте, – предложил Сталки. – Елки-палки, за Горацием нужно присматривать как... как за Талки.
Они самозабвенно редактировали Горация, пока не стемнело.
* * *
– Итак! Elucescebat, молвил наш друг. Ульпиан к моим услугам... пойдет? Если Кинг разберется в этом, то считайте меня австралийским овцеводом, – сказал Жук, когда они вылезли из чердачного окна на старую знакомую улочку и побежали к колледжу, до которого было три мили. Но редактура классики заняла у них слишком много времени.
Они остановились, запыхавшись, в зарослях дрока у газометра, внизу горели огни колледжа, они опаздывали к чаю и запиранию дверей минимум на десять минут.
– Плохо, – отдуваясь, сказал Мактурк. – Ставлю шиллинг, что Фокси ждет провинившихся под фонарем у теннисной площадки. Хотя, конечно, это ерунда, потому что ректор дал нам длинную увольнительную, и никто не может с этим спорить.
– Дайте-ка мне покопаться в кладезях моих знаний,[128] – начал Сталки.
– Черт! Только не Джорок. Может, добежим? – предложил Мактурк.
– «Мистер Радклиф подверг также осуждению ботинки епископа, высказавшись в пользу сапог для верховой езды, которые легко чистятся шампанским и абрикосовым вареньем». Где эта штука, с которой Коки возился сегодня утром?
Они услышали, как он возится в мокрой траве и вскоре перед ними предстало великое чудо. Свет в домах на побережье около моря погас: ярко освещенные окна гольф-клуба растворились в темноте, за ними последовали фасады двух гостиниц. Разбросанные там и сям особняки померкли, мигнули и исчезли. Последними погасли огни колледжа. Они остались во мраке темной, зимней, ветреной ночи.
– «Лопни мои почки. Это настоящие заморозки. Все георгины погибли!» – воскликнул Сталки. – Бежим!
Они, пригнувшись, пробрались через мокрый кустарник к колледжу, который гудел как растревоженный улей; в столовой хором кричали «Газу! Газу! Газу!», когда они достигли тропинки, отделявшей их от входа в их комнату. Они влетели в комнату гогоча и прыгая, в течение двух минут переоделись в сухие брюки и куртки и, нацепив для отвода глаз тапочки, присоединились к толпе в столовой, которая напоминала центр восстания в Южной Америке.
– «Дьявольская темнота и запах сыра», – Сталки пробрался в самый центр толпы, требующей газа. – Коки, наверно, пошел пройтись. Нужно, чтобы Фокси нашел его.
Праут, который был ближе всех, пытался восстановить порядок, поскольку грубые мальчишки бросали в толпу порции масла, а Мактурк открыл бак с кипятком для младших классов, некоторых ошпарило кипятком и они непритворно плакали. Четвертый и третий классы затянули школьную песню «Vive la Compagnie», сопровождая ее стуком ножей, а младшие классы издавали звуки, похожие на писк летучих мышей и таскали друг у друга еду. Двести пятьдесят мальчишек в возбужденном состоянии в поисках света превращаются в настоящих исследователей.
Когда по отвратительному запаху газа стало понятно, что его подачу возобновили, Сталки с расстегнутыми до пояса пуговицами уже сидел за столом, жадно поглощая четвертую чашку чая.
– Ну вот, все в порядке, – сказал он. – Привет! Помпониус Эго[129] на месте.
От стола старост к ним подошел главный староста – простой, недалекий парень, но основа футбольной команды, и сухим, официальным голосом пригласил троицу зайти к нему в комнату на полчаса. «Собрание старост! Собрание старост!» – пронеслось над столами и некоторые стали изображать варварскую расправу с использованием ясеневой трости.
– Как будем развлекаться с ними? – спросил Сталки, полуобернувшись к Жуку. – На этот раз твоя очередь!
– Послушай, – был ответ, – я хочу только лишь, чтобы вы не смеялись. Я хочу обвинить Талки в безнравственности а ля Кинг, но это должно быть серьезно. Если вы не можете не смеяться, не смотрите на меня, а то я не выдержу.
– Понятно, хорошо, – ответил Сталки. Мышцы худощавого Мактурка напряглись, и он полуприкрыл глаза. Это был сигнал начала военных действий.
Восемь или девять старшеклассников с застывшими, строгими лицами сидели на стульях у Карсона в его филистерски обставленной комнате. Талки был не очень популярной личностью среди них, и они боялись, что он может выставить себя на посмешище... Но честь шестого необходимо было поддержать. Поэтому Карсон торопливо начал:
