Спутники Марса: принц Конде и маршал Тюренн - страница 63

Луи де Конде ощущал и переживал время после своего возвращения во Францию иначе.

Целых восемь лет как полководец он оставался не у дел — Франция ни с кем не воевала, а при дворе к нему, естественно, относились с подозрением. Людовик, даже простив его, казалось, никогда не забудет его службу Испании. Новые люди были в центре внимания при дворе: такие, к примеру, как Месье и Мадам, т. е. Филипп Орлеанский и его молодая жена Генриэтта, заключившие брачный союз в начале 1661 г. Король, две королевы и герцогиня Орлеанская любили прогулки по каналу на превосходно оснащенном кораблике. В таких случаях Луи, в обязанности которого входило их сопровождение, терпеливо поджидал их и служил им с такой почтительностью, что трудно было представить этого человека в качестве недавнего непокорного мятежника. В Версале с принцем де Конде «считаются меньше, чем с покойником», изрядно преувеличивая, но не без основания, писал его современник академик Роже де Рабютен, граф де Бюсси. А Сен-Симон в характерной для него манере позже отметит, что Великий Конде «после возвращения с Пиренейским миром стал трусом и низкопоклонствовал даже перед министрами»[103]. Неудивительно, что все это заставило по-прежнему деятельную и нетерпеливую натуру Конде втянуться в борьбу за престол Речи Посполитой.

Магнаты королевской профранцузской партии, в которой имя мятежного воина и близкого родственника короля было очень популярно, написали письмо знаменитому принцу, в котором заявили о поддержке либо его кандидатуры, либо его сына герцога Энгиенского, на трон в Варшаве. Первое предложение такого рода из Польши Луи получил еще до заключения Пиренейского мира, но тогда его будущее было еще неопределенным. Прежде всего, то была инициатива королевы Польши Марии Людовики, в девичестве Марии Луизы де Гонзага (1611–1667), являвшейся весьма примечательной женщиной своего времени, судьба которой однажды уже переплеталась с жизнью Конде. Принц погрузился в воспоминания и размышления.

Мария Луиза была дочерью французского герцога Шарля де Невера из дома Гонзага (с 1627 г. герцога Мантуи) и Екатерины де Майенн, племянницы знаменитого герцога де Гиза. Рано оставшись без отца, она продемонстрировала немалое честолюбие и способность к холодному, часто преступавшему нормы морали, расчету. Чтобы получить в свое распоряжение все родительское наследство, девушка отдала двух своих младших сестер на воспитание в монастырь, надеясь оставить их там навсегда, а сама перебралась в Париж, чтобы иметь возможность играть при французском дворе заметную роль. У нее проявилась страсть к придворным интригам, и бурные романы с известными аристократами, а особенно с герцогом Гастоном Орлеанским, заставляли двор постоянно говорить о ней. Гастон даже хотел жениться на Марии, но кардинал Ришелье столь не желал этого брака, что приказал посадить ее вместе с матерью в Венсеннский замок.

Несомненно, наибольший резонанс получил ее любовный роман с молодым и красивым фаворитом короля Анри де Сен-Маром, сыном маршала Эффиа. Однако трагическая смерть любовника на эшафоте не отбила у Марии Гонзаги тягу к романтическим приключениям и придворным интригам. Следующим громким приключением неуемной особы стала бурная связь с молодым и овеянным славой после победы при Рокруа герцогом Энгиенским. Она обаяла его профессионально уверенно, и о них стали шушукаться в Версале. Сен-Мар не шел ни в какое сравнение с первым после Орлеанской линии принцем королевской крови. Возможно, именно герцога Энгиенского Мария по-настоящему любила. Принимая во внимание юный возраст Людовика XIV, любое усиление влияния клана Конде чрезвычайно болезненно воспринималось при французском дворе. Поэтому преемник Ришелье кардинал Мазарини с большим облегчением воспринял известие о сватовстве к Марии Луизе польского короля Владислава IV Вазы, надеясь таким образом отделаться и от нее, и от ее интриг.

Конечно, до ушей набожного и к тому же ревнивого жениха долетел не только длинный перечень любовников невесты — поговаривали даже о рождении у Марии Луизы дочери, отцом которой могли быть сразу несколько французских аристократов. Сложно представить, что Владислав простил ее или решил не обращать внимания на сплетни за его спиной. Но польский король в то время вынашивал план широкомасштабного крестового похода против османов, и поддержка его замысла Францией была более чем уместной.