Эти несколько минут следовало потратить на то, чтобы подать весть о себе господину графу Людорфу. Я вынул из своей папки лист самой лучшей бумаги, какая у меня была, и написал следующее послание:
«Господин граф!
Я сожалею, что Ваше Превосходительство не сочло уместным доверить мне свои поручения в отношении Неаполя; я исполнил бы их с точностью, ставшей бы для него свидетельством той признательности, с какой я вспоминаю о его любезном обращении со мной.
Позвольте заверить Вас, господин графу в моих горячих чувствах по отношению к Вам, доказательство которых я надеюсь представить Вам рано или поздно[1]
Алекс. Дюма.
Неаполь, 23 августа 1835 года».
Пока я писал, якорь был поднят, и гребцы с веслами в руках расселись по местам у левого и правого борта, готовые к отправлению. Я попросил капитана найти надежного человека, чтобы отнести письмо на почту; он указал мне на одного из зевак, привлеченных нашим отплытием, из числа своих знакомых. С помощью длинной жерди я передал этому человеку свое послание с двумя карлино в придачу и с удовлетворением стал смотреть, как мой посыльный со всех ног тотчас устремился в направлении почты.
Когда он скрылся из вида, я подал знак к отплытию. Четыре пары весел, которые наши матросы держали на весу, дружно опустились и одновременно ударили по воде. Десять минут спустя мы были уже вне акватории порта, а еще через четверть часа распустили все свои малые паруса навстречу превосходному береговому ветру, обещавшему помочь нам быстро оказаться вне пределов досягаемости всех неаполитанских сыщиков, которых господин граф Людорф мог бы отправить за нами в погоню.
Этот попутный ветер сопровождал нас на протяжении примерно пятнадцати—двадцати миль, но на уровне Сорренто он стал слабеть и вскоре окончательно стих, так что мы были вынуждены снова идти на веслах. За это время мы успели заметить, что бриз пробудил в нас аппетит. Вследствие этого мы, в полной мере расположенные оценить достоинства протеже г-на Мартино Дзира, настроили свои голоса на приятнейший баритональный бас и стали звать Каму. Но никто не отозвался. Встревоженные этим молчанием, мы послали Пьетро и Джованни на поиски повара и несколько минут спустя увидели его в отверстии люка; он был бледным как призрак, и его поддерживали под руки те, кого мы отправили на его поиски: они нашли Каму неподвижно лежащим в окружении кур и уток. Бедняга явно был не в состоянии приступить к своим обязанностям. Он едва держался на ногах и страдальчески закатывал глаза. Мы приказали вынести на палубу матрас, полагая, что свежий воздух пойдет больному на пользу, и уложили Каму у подножия мачты; это было очень хорошо для него, но что касается нас, то нам от этого намного лучше не стало. Мы с Жаденом переглянулись с довольно озадаченным видом, и тут Джованни предложил нам свои услуги, решив заменить, хотя бы временно, несчастного appassionato.
Посудите сами, смогли ли мы отказаться от такого предложения. Капитан, не будучи гордецом, тотчас же взял в руки весло, брошенное Джованни. Не прошло и пяти минут, как до наших ушей донеслись стоны умерщвляемой курицы; вскоре мы увидели дым, вырывавшийся из люка, а затем услышали громкое шипение масла на огне. Четверть часа спустя каждый из нас получил свою порцию цыпленка по-провансальски, в котором, наверное, недоставало чего-то от предписанного «Домашней кухней», но мы сочли его отменным благодаря вышеупомянутому аппетиту, к тому же постоянно возраставшему. С этого времени мы были спокойны относительно своего будущего: Бог вернул нам одной рукой то, что забрал другой.
Около двух часов мы оказались на уровне острова Кап-рея. Поскольку, потратив немного времени, мы не так уж много потеряли бы в расстоянии, ибо, несмотря на непрерывные усилия гребцов, наша скорость не превышала пол-льё в час, я предложил Жадену сойти на берег, чтобы посетить остров Тиберия и подняться к руинам императорского дворца, который мы разглядели примерно на трети высоты горы Соларо. Жаден весьма охотно согласился, полагая, что ему удастся сделать зарисовку какого-нибудь красивого места. Мы тут же сообщили о своих намерениях капитану, который взял курс на остров, и часом позже наше судно вошло в гавань.
