— Ну? — процедил Прямой,
и желваки на его скулах задвигались туда-сюда.
Пацаны скисли. Один,
пытаясь что-то исправить, достал из-под стола припрятанную там бутылку водки.
— Вот, у нас есть! —
показал он и беспомощно замолк.
Прямой медленно потянул
из-под его руки пивную кружку, также медленно занес ее над его головой и
неспешно вылил содержимое на стриженную маковку; потом молниеносным движением
ударил пустой теперь кружкой по обтекающему пивом черепу. Раздался хруст и звон
битого стекла. Пацан, заливаясь кровью, рухнул на пол. Второй выскочил из-за
стола. Он не пытался сопротивляться и лишь закрывал голову руками, но Прямой
достал его косым свингом. Пацан покачнулся и упал лицом вниз. Несколько секунд
Прямой тупо смотрел на побоище, на растекающуюся у его ног лужу крови, потом,
не замечая застывшей рядом с трубкой в руке официантки, быстро пошел к выходу.
Лишь когда он скрылся, какой-то толстый пожилой мужчина, прежде сидевший молча,
выдохнул воздух и глухо просипел:
— Безобразие, милицию...
В машине Прямой
попытался успокоиться, но короткая разрядка в баре не уменьшила злости. В
голове все так перемешалось, что он никак не мог выудить оттуда ни одной
здравой мысли: все прыгало, скакало, металось, не желая утихомириться.
Послышался звук приближающейся сирены. “Менты! Пора сваливать”. Он тронулся и
свернул на Металлистов, боковым зрением заметив приближающуюся “скорую помощь”.
На Некрасова, обогнув
мэрию и Дом политпроса, он припарковался на стоянке и вышел из машины. Свежести
как не бывало: воздух был пыльный, пропахший бензином и... раздражением,
ощутимо сквозящим из окон и дверей градоуправления. Глубоко вздохнув, он сделал
несколько круговых движений плечами. “Собраться! Собраться! ”— приказал себе и
медленно перешел дорогу. Что-то его беспокоило. Он уже перешел на другую
сторону улицы, но смутное чувство тревоги заставило его обернуться и
внимательно осмотреться по сторонам: “Нет, ничего”. Он уловил лишь призывные
взгляды двух встречных полуголых девиц, завлекающе-застенчиво ему улыбнувшихся.
Он скорчил им рожицу, и девицы, взвизгнув, упорхнули, а он, ускорив шаг, пошел
на переговорный пункт. Здесь было пусто: на глаза попалась лишь небольшая
суетливая стайка цыган, да пара-тройка старушек. В голове уже выстраивался
некий план, и он двинулся к междугородним автоматам...
Через пятнадцать минут,
уже на улице, Прямой закурил и немного успокоился. Пара междугородних и
несколько местных звонков кое-что проясняли: действительно, приехала какая-то
питерская бригада и остановилась в отеле “Рижский”. Вчера они гудели весь вечер
в кабаке, и местной братве даже пришлось их слегка ставить на место. “Залетные,
хотя и быковатые, — размышлял Прямой, — но без особой крутизны, раз удалось
указать им на место, к тому же, никому не знакомы. Поставим в стойло”, — решил
он уверенно...
Почему-то ему вдруг
захотелось посидеть на природе, в теньке, поглядеть на небо, покурить и
спокойно подумать. Не часто у Прямого возникали подобные мысли, да что там
говорить — лет уж несколько не бывало ничего подобного. Хотя нет — было! И
совсем недавно. Проходил он, как припомнилось ему, через здешние места, будучи
в совершеннейшей нетрезвости, и, испытав желание отдохнуть, прийти в себя,
присел на одну из скамеечек, вспугнув парочку дохлых интеллигентиков. Но то по
пьяни, а сейчас откуда? Кто его знает…
Не склонный к
самоанализу Прямой бездумно подчинился и зашагал по зеленым аллейкам под сень
старых деревьев раскинувшегося рядом Детского парка. Он прошел мимо качелей,
пустых аттракционов и, не доходя клозета, повернул налево. У кирпичной стены,
ограждающей открытую эстраду, он остановился. Раньше тут были скамейки летнего
театра, поставленные рядами один над другим, но теперь их уже не осталось, и
пустые цементные площадки, растрескавшиеся и позеленевшие, широкими ступенями поднимались
по склону пригорка к стенам бывшего генерал-губернаторского дома.
Этот “оплот дворянства”
еще в семнадцатом был разжалован в простолюдины, и в последние годы отдан
псковской детворе под библиотеку, для благородных целей — читать и encore une
foie читать. Прямому, правда, сейчас не было до всего этого ни малейшего дела.
Он огляделся, ища, куда бы присесть, и тут в голове у него что-то защемило, да
так что на мгновение в глазах стало совсем темно. Он покачнулся, но сразу
встряхнулся всем телом, пытаясь избавиться от прихлынувшей вдруг слабости.
Пахнуло чем-то резким и крайне неприятным: то ли серой, то ли паленой тряпкой.
Он закашлялся, выкинул сигарету и, почувствовав дурноту, шагнул в сторону и
присел прямо на зеленую каменную ступень. Верно, из-за дурноты он даже не
обратил внимания на то, что парк вдруг как-то сильно опустел, скорее — совсем
обезлюдел. Только что туда-сюда бегали неугомонные малыши, там-сям сидели
опекающие их мамаши и бабульки и вдруг — вот те раз! — ни одной живой души.
Небо потемнело, как перед грозой, а деревья как-то странно вдруг стали оседать,
склоняться к земле и просто неприкрыто хищно потянули свои ветки, в его,
Прямого, сторону. Он достал сигарету и почувствовал, что рука его сильно
дрожит. “Да что это, в самом деле, — рассердился он сам на себя, — будто
наширялся! Что же это?” Но, собственно, ничего еще и не было. Пока...
