— Соображай, Прямой,
базар к тебе конкретный. Ты на кичмане подписался рассчитаться к апрелю с
Айболитом. Ты чего же базара не держишь?
— Я за свои слова
отвечу... Айболиту. А тебя я не знаю, — Прямой попытался говорить жестко, но
некоторая его растерянность все-таки проскочила дрожащей искоркой сквозь
звуковую мембрану и была чутко уловлена.
— Ты порожняк не гони.
Айболит сейчас не у дел. И ты это знаешь. Он передал полномочия серьезным
людям. Я их представляю, и зовут меня Скок. Витя Скок. Запомни это имя, а
полномочия тебе будут предъявлены. Готовь деньги.
— Хорошо, забьем стрелку
на среду, предъявишь полномочия, будет тогда и разговор.
— Ты не понял, Прямой.
Деньги надо отдать завтра — пятьдесят штук баксов. Сумма небольшая, так что
поднапрягись и закончим дело. Но завтра, въезжаешь?
— Нет, братан, — у
Прямого кончилось терпение, и он ругнулся в трубку, — ... такие гуси у нас не
взлетают. Ты не на фраера наезжаешь...
— Прямой, мне говорили,
ты серьезный человек. Тебя от смерти отмазал Айболит своим авторитетом и бабок
не пожалел. Что ж ты, как фуфлыжник, рассчитываться не хочешь? В общем, завтра
в семь вечера будь с деньгами в “Рижской”. Там и базары все перетрем...
Трубка замолчала, и
последнее ругательство Прямого повисло в воздухе. Товарняк между тем,
промелькнув последними вагонами, умчался на запад, шлагбаум поднялся, и Прямой,
стиснув руль до боли в ладонях, до отказа выжал акселератор. “Мерседес”
взревел, вздыбился всем табуном своих двухсот лошадок, рванулся вперед и через
несколько секунд скрылся в запыленной перспективе улицы имени Сто двадцать
восьмой Стрелковой дивизии. Какой-то зазевавшийся мужичок, чудом успевший
выдернуть из-под колес иномарки свой велосипед, долго еще не мог отдышаться и
время от времени неведомо кому грозил вдаль дрожащим кулаком...
В пивном баре “Бавария”
за кружкой светлого австрийского пива Прямой мучительно размышлял о
происходящем: “Нет, деньги отдать сейчас нереально. Да и почему, собственно, их
надо отдавать неведомо кому, да еще с таким напрягом?.. Срок, действительно,
прошел, но Айболит на зоне и в последней маляве писал, что можно пока не
торопиться. Вот только идет слух, что у него с “пиковыми” большие проблемы...
Может, перевел долг? Но тогда бы отписал маляву, — дежурный шашлык нетронутым
остывал в тарелке, а он рассеяно водил пальцем по пивной лужице, неряшливо
растекшейся по столешнице. — И кто этот Скок? Судя по погонялу — вор из славян,
но едва ли авторитет, иначе был бы на слуху... И как его все-таки пробили? Без
конторы едва ли обошлось...”
— Эй, эта, — дернул он
проходящую мимо стола официантку, — принеси от шефа трубку, скажи для меня.
— Сейчас, — девица тут
же убежала к директору заведения: такому клиенту лучше по пустякам не отказывать.
Свою трубку он закинул в
бардачок автомобиля — какой теперь с нее прок? “Но это мелочи, — он попытался
упорядочить свои мысли, — а вот насколько серьезна предъява этого Скока? Надо
попробовать его пробить по всем каналам: и через братву, и через ментов…”
Прямой переполнялся раздражением и гневом: хотелось двигаться, действовать,
куда-то бежать, но он сдерживал себя, понимая, что можно напортачить. Он
чувствовал своим волчьим чутьем, что дело заваривается серьезное, наскоком его
не решить — это не лохов каких-нибудь там разводить. “Может, сдернуть?” — среди
прочих мелькнула и такая мысль. “Нет! — эту дверь Прямой для себя сразу закрыл.
— Нет! Слабину давать нельзя — потом не очистишься!” В кровь плеснуло
адреналином, мышцы заиграли в предчувствии боя. Накатила злость: “Разорву!” Он
встал, потянулся своим сильным, словно звериным, телом и неспешно двинулся по
залу.
На его пути, по правую
руку, за столиком сидели два приблатненных пацана, баловавшиеся ершом — дешевое
“Жигулевское” местного разлива плюс местная же водочка. Медленно попивая это
убойное пойло, они заметно уже охмелели — да много ли и надо пацанам? Будто
кто-то дернул одного из них за язык и он, на свою беду, браво окликнул Прямого:
— Эй, братан, иди,
нальем.
Прямой повернул голову и
окинул взглядом их столик: кроме двух полупустых кружек пива перед ними ничего
не было. Он резко подошел и оперся кулаками о край столешницы. Молча, в упор,
словно выстрелил, посмотрел на обоих. Несмотря на хмель, пацаны разглядели в
его темных глазах что-то безжалостное и жуткое.
