Укутав Хаггара в плащ и разведя костер пожарче, Руся натаскала побольше дров и наломала подходящих веток для постели, сложила ее под скалой и с трудом, едва не плача от злости на собственную слабость, перетащила туда Хара, непрестанно заговаривая рану и буквально умоляя ту не реагировать на резкие рывки.
Соорудила из веток и плаща — он именно для этой цели был такой огромный — небольшой шалаш, частью опирающийся на скальный обломок. Убежище получилось низким и тесным, но, по крайней мере, укрыло раненого от зарядившего дождя.
Нашла и аккуратно отчистила нож, потом при помощи с трудом согласившегося на это оленя оттащила мертвую тушу белого зверя подальше от лагеря, чтобы не привлечь падальщиков. Мелькнула хозяйственная мысль, что неплохо было бы освежевать тушу и разжиться шкурой, трофеем редким и чрезвычайно ценным, но Руся ее отогнала. Не до того, да и сил и времени на это пока не было.
Буквально силком заставив себя поесть, она забралась в шалаш к Хару, все еще находящемуся без сознания, пристроилась у него под здоровым боком, обхватила обеими руками ладонь, прижалась к ней щекой и только теперь дала волю слезам и страху. Дрожала, всхлипывала, порой прикасалась к прохладной шершавой коже мужской ладони губами и тщетно пыталась отогнать мысли о том, что было бы, если…
Ночь прошла тревожно. Дождь всю ночь шелестел по плащу, тот намок и отяжелел, но воду, к счастью, не пропускал. Брусника спала урывками, в темноте ей чудилось дыхание хищника и мерещились оскаленные белые клыки, а еще казалось, что у Хаггара начался жар. Один раз жар действительно начался, причем такой, что мужчину начал бить озноб, и шаманке пришлось прибегнуть к очередному воздействию. На клятву, к счастью, продолжало действовать данное Харом разрешение.
К утру женщина совершенно измучилась, так толком и не сумев поспать, и буквально заставила себя выбраться наружу. Ей совсем ничего не хотелось, только свернуться калачиком и больше ничего не видеть. До сих пор потряхивало от страха — и прошлого, связанного с нападением белого зверя, и нового, что она не сумеет выходить Хаггара или опять что-то случится.
К счастью, кроме большого отцовского плаща Брусника прихватила с собой собственную накидку — плотную грубоватую шкуру с дыркой для головы, к которой был притачан капюшон. Если бы не она, Руся так и не сумела бы заставить себя выйти под дождь — требовалась вода и еда, причем и то, и другое, желательно горячее. Одна бы женщина обошлась и пресными лепешками с холодной водой, но раненому, когда проснется, требовалось горячее питье.
Костер стал для шаманки серьезным испытанием. Вчера, занятая другими делами, она не заготовила трут и не припасла сухие дрова, и теперь приходилось за это расплачиваться. Сначала Брусника возилась со всем этим решительно, потом — всхлипывая и утирая запястьем слезы бессилия, уговаривая огонь разгореться.
Закралась подлая предательская мысль бросить мужчину, позвать дитя Леса и вернуться домой, в поселение. Руся разозлилась на себя за такую слабость и трусость, злость помогла собраться и вспомнить, что кое-какие из окружающих деревьев неплохо горят даже мокрыми благодаря пропитывающей древесину смоле, и вскоре ее попытки увенчались успехом. Потрескивающее и плюющееся искрами пламя, которое разгоралось все увереннее и благосклонно принимало подношения, вновь заставило женщину расплакаться, но на этот раз от облегчения. А заодно пообещать себе впредь следить за огнем и не полагаться на авось.
Щедро накормив костер смолистыми ветками, Брусника сходила к роднику, поминутно оглядываясь и опасаясь нападения. Вдруг у белого зверя была пара и она придет мстить? Это почти невозможно, но вдруг?
Присутствие огня постепенно оказало на шаманку благотворное целительное воздействие, она почти успокоилась. Да, оглядывалась встревоженно и порой возвращалась еще мысленно во вчерашний день, но уже не тряслась, и пораженческое настроение ее почти оставило. Да, Хаггар ранен, но он не при смерти, самое страшное повреждение Руся уже вылечила, а дальше нужно время, сон и еда.
