Бет решила, что мне после столь значительной потери крови (по правде говоря, кровотечение быстро прекратилось, но я с удовольствием дал ей поухаживать за мной, что она и делала, меняя холодные компрессы) необходим горячий обед, а Вернер, видимо, посчитал, что нечестно вызывать на шахматный поединок ослабленного соперника, да и мат, поставленный без борьбы, не доставил бы ему полного удовольствия.
Урси, наша ветеранша, отдавшая секретарской работе в концерне «Вольф» двадцать три года своей жизни, а в последние месяцы безуспешно пытавшаяся привить Бет привычку к порядку, тоже присоединилась к нам, а с нею и Ханс-Петер, который даже по истечении шести лет существования здешней столовой все еще находил превосходной ее удешевленную кормежку, приготовляемую по рецептам, где строго учитывается необходимое количество витаминов и протеинов, калорий или джоулей. Бальц, как обычно по средам, пошел в бассейн, который находится под северной столовой, Виктор обедал в директорском ресторане с каким-то визитером, а Эдди всегда проводил обеденный перерыв в какой-либо ближайшей забегаловке.
Наступая друг другу на пятки, мы потихоньку поднимались по гранитной лестнице к своей кормушке — нам опять не повезло, мы встали в очередь, которая еле двигалась. Начались обычные предобеденные разговоры, собственно, даже не разговоры, а так — обмен ничего не значащими фразами.
— Господин Фогель, вас просят в приемную! Господин Фогель, пройдите в приемную!
Голос вахтера, именовавшего «приемной» свой пост у входа в дирекцию, раздался из громкоговорителей, установленных высоко под потолком, и сразу заглушил гул разговоров, тихое позвякивание столовых приборов, что мне в этом огромном зале, разделенном кадками с тропической зеленью на эдакие резерваты, всегда напоминает вокзальный буфет.
За нашим столом, занятым благодаря энергичному рывку Урси (найти свободный восьмиместный стол всегда проблема, ибо швейцарец не любит есть рядом с чужим человеком и потому защищает отвоеванную для еды территорию, отгоняя незваных пришельцев и гневным взглядом, и яростным бурчанием, отчего половина стульев у столов неизменно пустует), так вот за нашим столом, занятым благодаря тому, что Урси решительно опередила какую-то шестерку из другого отдела, которая теперь беспомощно топталась на месте с подносами в руках и рыскала глазами по залу, — сразу стало тихо. Даже Вернер, который рассказывал каждому, независимо от того, хотел тот слушать или нет, о том, как он с наступлением весны собирается перепланировать свой садовый участок, даже Вернер опустил вилку на тарелку и замолчал. Урси смущенно хихикнула. Еще никого из нас начальство не вызывало по громкоговорителю в дирекцию, даже Виктора. Всякий раз, когда из репродуктора раздавался голос пришепетывающего вахтера, все с неким почтением прислушивались, ибо высокопоставленное лицо не станет вызывать к себе сотрудника по пустякам, а это значит, что дело весьма важное.
Бет толкнула меня локотком в бок.
— Ну как, жаль тебе этих изысканных блюд?
Ханс-Петер кивнул мне со вполне серьезным сочувствием.
— Вот беда, даже поесть не дают…
Утопая почти по щиколотку в мягком светло-бежевом ковре, я прошествовал по длинному ангарообразному коридору, где разливался молочный рассеянный свет, исходивший от высоких окон. Вся левая стена была выкрашена в нежный цвет яичной скорлупы, отчего возникало чувство, будто ты шагаешь среди облаков. Я действительно находился на нашем Олимпе, хотя и всего двухэтажном, а внешне так и вообще довольно скромном («новый функциональный стиль» начала тридцатых годов) здании Генеральной дирекции, упиравшемся торцом в высотный административный улей. Лишь резиденция самого Бальмера оказалась на верхнем, двадцать первом этаже, ибо его предшественник однажды спьяну решил, что президенту правления надлежит обозревать свою империю сверху. Остальные же директора, члены Генеральной дирекции, обитали здесь, за почти герметически плотно закрывающимися дверями из дорогого темно-коричневого дерева; они находились справа от меня, над каждой виднелась лишь небольшая латунная табличка.