— Думаем не думаем… Мы ведем следствие.
— Но зачем ему было стрелять еще и в сотрудника полиции?
Хольмберг не ответил, только чуть скривился.
— Ведь вы, наверно, установили какую-то связь между Фромом и комиссаром?
Хольмберг молча дернул плечом.
— Да-да, понимаю. Я слишком любопытен. Улофссон взглянул на него.
— Вы считаете, кто-то мог решиться на убийство из-за того, что не получил работу?
Сёдерстрём выдержал его взгляд.
— Считаю ли, нет ли… вы же сами намекнули на это. Во всяком случае, у меня сложилось впечатление, что этот вывод прямо-таки напрашивается. Правда, никто не убивает людей только оттого, что не получил работы… Конечно, если не дошел до полного отчаяния и не решил отомстить или что-нибудь в этом роде. Но тогда, значит, это долгая история, верно? Работа… безработных-то тысячи… Если б каждому вздумалось стрелять в работодателей, которые не хотят или не могут дать ему место, давно бы не осталось ни одного работодателя, а тем самым и работы.
Голос по-прежнему монотонный, бубнящий.
— Сам-то я, — продолжал он, — собирался стать учителем, но после первого же семестра понял, какая там конкуренция. В первую очередь среди гуманитариев.
Вообще-то можно удивляться, зачем нашего брата несет учиться, в особенности если подумать о долгах. В нашей стране нет ни малейших шансов доказать, что ты чего-то стоишь… по крайней мере мне так кажется. Учеба — лишняя обуза. Диплом — ерунда, ничего не значащая. Ерунда, сплошная ерунда. Можно, конечно, зарегистрироваться на бирже труда и уповать на хоть какую-нибудь хреновую работенку. Но пособия по безработице тебе не видать как своих ушей — ты же нигде не работал и не был уволен. Ты вроде и не безработный, если тебя не уволили. Раз ты никогда не работал, ты не безработный… бред какой-то…
— Ты зарегистрировался на бирже?
— Да. Зарегистрировался. Недели три назад. Но пока мне ничего не предлагали. Тамошняя бабенка сочувственно посмотрела на меня, на мою руку и сказала, что сообщит, как только подвернется что-нибудь подходящее… Подходящее, а? Смешно! — Голоса он по-прежнему не повышал.
— И что же ты будешь делать?
— Может, удастся все-таки заняться рекламой, дело хорошее и интересное. Еще я подумывал насчет журналистики, но тут, видно, как среди учителей, — невпротык. А практикой в этой области я похвастаться не могу. Потом есть еще библиотечный институт. Прошлой осенью открылся, в Буросе. Планируется ежегодно выпускать около четырехсот библиотекарей, а простой подсчет показывает, что работу смогут найти максимум сто. Карлссон вон говорит, он-де лично считает, что работу найдут даже меньше ста выпускников. Но кому, какое дело до того, что считает этот Карлссон. Не найдут так не найдут.
Этот Карлссон, подумал Улофссон. Эрик Сёдерстрём слез со стола, где сидел все это время, и подошел к книжной полке.
— Хотите пива?
— Нет, благодарю, — сказал Хольмберг. Улофссон отрицательно покачал головой.
Сёдерстрём взял банку, зажал ее коленями и сорвал кольцо. Пиво выплеснулось на пол.
— Взять хотя бы девчонку, соседку по площадке. — Он махнул банкой в сторону двери. — Кандидат философии, прослушала полный курс по истории, скандинавским языкам и истории литературы. Эва Янссон ее зовут, ей двадцать девять лет. Вот уже четыре года, как окончила университет. Два отличия, а в общей сложности восемь аттестатов. В пединститут ее не взяли. И приличное место она черта с два нашла! Поработала временно преподавателем, а потом — все, шабаш! Летом вкалывала судомойкой в кафе «Лупдия». Потом получила место секретаря в одной конторе, но тамошний шеф распускал руки, и она ушла. Где она после этого только не работала — и в Мальме, в туристическом бюро, и уборщицей в общежитиях Студенческой федерации, но там упразднили эту должность… Временно поступила в городскую библиотеку, прошлой зимой два с половиной месяца разносила газеты. Отец у нее умер, мать на пенсии. Последние полгода она не может вообще найти никакой работы, вот и устроилась в Мальме в порноклуб. Зарабатывает пятьсот—шестьсот \крон за вечер и напивается каждый раз, как вернется оттуда. Кроме того, снимается в порнофильмах…
