— Из Суниона вы вернулись к вам домой?
— Да. — Она снова покраснела.
— И ваш друг ушел от вас утром?
Макрис опять бросил на Бекаса укоризненный взгляд.
— Он поехал к себе в гостиницу.
— Почему он жил в гостинице?
— Потому что у них с женой все было кончено. Оставалось только оформить развод.
Марина замолчала в ожидании нового вопроса. Но Бекас, кажется, закончил. Намеренно неторопливыми движениями он достал пачку сигарет и закурил. За столом наступило неловкое молчание. Журналист открыл было рот, но Бекас его опередил.
— Может, вам бы я и поверил, но Дженни Дендрину мне рассказала, что и ее супруг, и вы сами просили ее о встрече, а в ее пользу свидетельствует сама ее смерть.
Он умолк, глядя в ее полные горечи глаза.
— Но, клянусь вам, я говорю правду! — почти выкрикнула она.
— Даже если я вам поверю, это все равно не принесет пользы господину Дендриносу.
Марина смотрела на него непонимающим взглядом.
— Допустим, вы говорите правду, но тогда остается только одно объяснение…
— Какое? — спросил Макрис.
— Значит, Дендринос лгал не только следователю, но и мадемуазель Розину ввел в заблуждение.
Девушка сделала протестующий жест. Журналист остановил ее, схватив за руку.
— Для чего он стал бы ей лгать?
— Причина та же. Чтобы оправдать свой визит к будущей жертве.
Слово «жертва» сделало свое дело — за столом воцарилось гробовое молчание.
— Прости меня, — сказал наконец Макрис. — Но мне твоя догадка не кажется удачной.
Ее не находил удачной и сам Бекас. Но он считал своим долгом продолжать защищаться, хотя в глубине души понимал, что побежден.
— Можно спросить почему? — с вызовом произнес он.
— Одно из двух: или ты считаешь, — он ободряюще взглянул на девушку, — что Марина — соучастница преступления, или веришь ей. А если она говорит правду, тогда и Дендринос говорит правду.
— Ты не объяснил почему.
— Потому что Дендринос, если он действительно намеревался убить жену, отправился бы на это дело один, без Марины. Какой же убийца захочет иметь при себе свидетеля, если можно этого избежать?
— А если свидетель — свой человек?
— И в этом случае тоже, — заявил журналист.
Девушка поглядела на Макриса с благодарностью.
Во время разговора Бекас явил собой олицетворение ослиного упрямства, не без удовольствия отметил его друг. Макрис хорошо знал, что когда старый полицейский был в чем-нибудь уверен, то казался спокойным и покладистым, и это всегда обманывало противника, который начинал преждевременно радоваться своей победе. Но если Бекас терял почву под ногами, он становился агрессивен и порой даже груб.
И Макрис подмигнул Марине. Девушка выглядела очень запуганной.
— Значит, мадемуазель хочет любым способом заставить нас поверить, что ее дружок не убивал?
— Но это правда, господин Бекас!
— Прекрасно! Может, ты скажешь нам, кто́ убил?
Макрис улыбнулся. Бекас перешел на «ты» — вот еще одно доказательство, что ему далеко не все ясно, что он намерен продолжить расследование.
— Нет, я не знаю!
— Ах, не знаешь! — Голос стал еще враждебнее. — А может, все-таки подозреваешь кого-нибудь?
— Нет.
— Дендринос говорил с тобой о жене?
Грубость Бекаса окончательно сбила с толку молодую актрису. Макрис под столом незаметно пожал ей руку.
— Да… Бывало…
— И что говорил?
— Я же сказала. Она ревновала его и мучила.
— А еще? Он не говорил, что Дженни была больна?
— Нет.
— Значит, она была здорова?
— Во всяком случае, Ангелос так думал.
Малышка даже не попыталась бросить на кого-либо тень. Что это — порядочность или расчет?
— А больше ничего не говорил? Может, какие-нибудь странности, пунктики…
Марина задумалась.
— Да нет, пожалуй… Хотя… не знаю, имеет ли это отношение к делу… Были кое-какие странности…
— Какие?
— Скажем, в последнее время она начала ненавидеть здоровых людей.
На миг ледяная недоверчивость в глазах Бекаса сменилась удивлением.
— Здоровых людей? В каком смысле?
— Ну, к примеру, какая-нибудь розовощекая девушка одним своим видом могла привести ее в бешенство.
— Но это похоже на душевную болезнь, — неуверенно вставил Макрис.
— Ангелос говорил, что у нее в роду было двое душевнобольных. В основном из-за этого они и не хотели иметь детей.
