— Ну что, — сказал Макрис, — зайдем за кулисы?
— Пошли.
За кулисами журналист был как у себя дома. Его радушно и почтительно приветствовали буквально все — от актеров до рабочих сцены.
— Я смотрю, ты здесь свой человек, — заметил Бекас.
— Не забывай, они поставили несколько моих пьес. И числят меня в своей шайке.
Им пришлось на несколько минут задержаться: режиссер потребовал, чтобы Макрис высказал свое мнение о постановке, хотя так и не дал ему вставить слово, не переставая ругать на все лопатки руководителя труппы и исполнителя главной роли. Макрис насилу от него отделался.
— Вот гримерная малышки, — сказал журналист, останавливаясь перед одной из дверей, — ты, конечно, не хочешь, чтобы я представил тебя как полицейского.
— Я уже не полицейский.
Макрис постучал. Послышался юный голос: «Минуточку» — и потом: «Войдите».
Журналист вошел первым, за ним Бекас.
Марина Розину сидела перед зеркалом и поправляла грим. При виде Макриса она радостно заулыбалась.
— Как это вы обо мне вспомнили?
— Один из самых фанатичных твоих поклонников настоял, чтобы я его обязательно с тобой познакомил, — сказал Макрис.
«Фанатичный поклонник» чувствовал себя здесь, как слон в посудной лавке. Ему казалось, при первом неловком движении он обязательно разобьет или сломает что-нибудь из вещей, заполнивших эту крохотную комнатку. К тому же он понимал, что его очень трудно принять за истового театрала.
— Мой друг Бекас, — объявил Макрис, воздержавшись от упоминания профессии.
Марина Розину повернулась и протянула Бекасу руку.
— Надеюсь, вы не очень скучаете?
— Нет, что вы! — поспешно откликнулся Бекас.
— Ну а как вы находите меня?
— Я думаю, слова здесь излишни.
В жизни девушка была еще красивее, чем на сцене и фотографии. Однако она совсем не походила на любовницу миллионера. Лицо у нее было такое светлое, чистое, трудно было даже представить себе, чтобы в этой очаровательной головке зародились планы убийства.
Бекас попытался отогнать от себя невольную симпатию, которую вызвала у него Марина. Личным симпатиям и антипатиям не место в расследовании.
— Пьеса, конечно, не ахти. Но публике нравится, — сказала молодая актриса.
Макрис что-то ответил, но бывший полицейский уже не следил за их разговором. Его внимание сосредоточилось не на том, что́ говорила девушка, а на том, ка́к она это говорила. Он пытался уловить за этой жизнерадостной, бесхитростной улыбкой хоть малейшую фальшь. Но все его попытки были тщетными. Внезапно девушка повернулась к нему.
— Вы согласны?
Он прослушал и потому не знал, с чем должен согласиться.
— Гм, пожалуй, — кивнул он.
— Вот видите? — обрадовалась она. — И друг ваш согласен.
— Да он с чем угодно согласится, достаточно, что так считаешь ты, — улыбнулся журналист, забавляясь смущением Бекаса. — Я же говорил, что он самый фанатичный твой поклонник.
— Он всегда вас так дразнит? — спросила Марина.
— При каждом удобном случае, — ответил Бекас.
Прозвенел первый звонок. Актрисе пора было одеваться. Друзья попрощались и вышли из гримерной.
Как только дверь за ними закрылась, улыбка исчезла с ее лица. Марина тут же вспомнила, что со сцены вдруг увидела во втором ряду Ангелоса Дендриноса с женой.
В антракте после второго действия Дженни Дендрину повернулась к мужу.
— Ну и как?
— Что?
— Пьеса… спектакль.
— Пьеса забавная, но глуповатая. Но постановка мне нравится.
Подумав немного, она сказала:
— Я бы хотела пойти поздравить актеров.
Дендринос взглянул на нее в замешательстве.
— Ты серьезно?
— А что? Разве зрители никогда не ходят за кулисы?
— Но это обычно бывает на премьере или когда зрители знакомы с каким-нибудь актером.
Жена посмотрела ему прямо в глаза.
— А у тебя нет знакомых в труппе?
«Знает или подозревает?» — спросил себя Дендринос и неопределенно ответил, что, возможно, с кем-нибудь и встречался — в Афинах его многие знают, — но близких знакомств в актерской среде у него нет.
— Значит, есть шанс их приобрести, — настаивала жена. — Меня очень интересуют люди искусства.
— Вот как? А у меня сложилось впечатление, что ты их презираешь.
— Это ошибочное впечатление. Ну так что, мы идем вместе или я пойду одна?
