В заключение сухим кивком головы она дала понять, что все в порядке.
Повернувшись в сторону сестры и племянницы, она объявила:
— Этот господин — младший констебль Юрки Илола. С ним все ясно. Однако…
Последнее слово повисло в воздухе. Хелина решительными шагами направилась к порогу и вернула констеблю его удостоверение. Угловатое движение руки вновь указало Илола на скамью возле входной двери, и он подчинился, как школьник.
Или даже, как нищий-побирушка.
Чуть ли не в створе входной двери…
Ну что ж, поговорим и отсюда. Через минуту ему вновь понадобится дар речи. Хелина тем временем вернулась за длинный, массивный стол. В свете заходящего солнца и падавших от него постоянно удлинявшихся теней ее угловатая фигура выражала своеобразную, фатальную торжественность.
Слабая дрожь пробежала по спине Илола.
Он чувствовал себя не совсем в своей тарелке. Однако уже через мгновение он овладел собой. Конечно, у этой суровой дамы, игравшей здесь роль «хозяина», было бесспорное преимущество: дома и стены помогают. Однако, с другой стороны, никуда не уйти и от того факта, что в этой стране господствуют закон и порядок. И за полицейским, исполняющим свои служебные обязанности, железная поддержка всего общества.
Илола кончиками своих нервов почувствовал, что, случись такая ситуация на обыкновенной вечеринке, ему бы сразу дали от ворот поворот. Однако теперь им придется танцевать под его музыку.
— Итак, — начала Хелина. В ее голосе прозвучали ледяные нотки, она продолжила: — Итак, чем наш дом обязан той сомнительной чести, что сам господин полицейский соизволил пожаловать под эту крышу?
Что за черт!
Человеческое достоинство Илола было оскорблено, и с его губ были готовы сорваться грубые слова. Сразу же, с самого начала, его пытались загнать в угол и привести в положение ответчика. Холодное, пренебрежительное отношение Хелины полностью лишило его надежды на взаимное сотрудничество и понимание по делу.
Не стоит ли призвать эту женщину к порядку и поставить на место?
Ощутив в себе такие намерения, Илола, однако, вздрогнул. Не было никаких оснований переходить на личности. Он лишь выполнял свой служебный долг и поэтому должен сохранять спокойствие и присутствие духа. Поскольку партнер по игре занял сразу непримиримую позицию и дал понять, что с богатого стола бедному Лазарю не перепадет и крохи, он лишний раз почувствовал скованность своего положения.
С подчеркнутой доброжелательностью Илола начал:
— И о существу, я действую в интересах вашего дома…
Однако вступление оказалось неудачным. Едва он успел закончить, как Хелина сердито бросила:
— Да будет вам известно, что этот дом не нуждается в опеке властей!
Когда в комнате вновь воцарилась напряженная тишина, недоумение Илола, возникшее у него еще раньше, теперь усилилось. Почему здесь его тотчас приняли в штыки? К чему эта контратака, прежде чем началась собственно атака? Нормальной реакцией в этом случае был бы обеспокоенный вопрос со стороны хозяев дома: «Господи, боже мой! Что случилось?»
Здесь же ощущалось, что в воздухе так и витало какое-то беспокойство. И это подспудное напряжение проявлялось не только на суровом, вытянувшемся лице Хелины, но и в поведении явно насторожившихся Селмы и Элизы.
Взгляд Илола скользнул по Селме.
Лучший способ приготовления кофе, и в наши дни, — на дровяной плите. Во всяком случае, Илола случалось обращать внимание на рекламу в отелях южной Финляндии или в домах отдыха в Лапландии: «Здесь пищу и кофе готовят на плите». И хотя в доме стояла электроплита, Селма хлопотала возле дровяной. Когда на минуту она приоткрыла дверку и сунула в топку пару чурок, ее лицо в свете пламени показалось медно-красным. Этот редко возникающий цвет лица, очевидно, стал еще более выразительным оттого, что она покраснела.
Когда затем она бросила крышку на конфорку, удар оказался настолько сильным, что прозвучал как металлический взрыв. При этом Селма повернулась в сторону старшей сестры и кинула на нее непонятный для постороннего взгляд.
Элиза не отрывала глаз от станка. Когда она наклонялась, чтобы поправить пряжу, то делала это как-то неровно, нервно.