Потом возвращается домой, где после работы в поле собирается вокруг таблийи вся семья. Вахдан глядит на сыновей. После смерти брата он полюбил их особенно сильно. Каждый ему дорог, о каждом он тревожится — не дай бог, кто-то из них заболеет или хотя бы застонет во сне.
«Каир. Дата. Военное министерство. Господину Вахдану Абд ас-Сами Абдаллаху. Ад-Дахрийя, районный центр Этай аль-Баруд, почтовое отделение ат-Тауфикийя, провинция аль-Бухейра».
Было раннее утро, когда ему сказали, что его спрашивают какие-то незнакомые люди. Он вышел, как был, в рубахе, надетой на голое тело — как раз собирался лечь спать, — с непокрытой головой, босой. Взглянул на незнакомцев с любопытством. Их было двое: офицер и с ним еще один.
— Просим прощения за беспокойство.
Вахдан поспешно вернулся в комнату одеться. Не иначе, его — требуют по какому-то официальному делу. Но офицер вошел следом за ним.
— Мы к вам по личному вопросу.
Снял фуражку, разулся, несмотря на уверения Вахдана, что это вовсе не обязательно, уселся на циновку. Вахдан кинулся искать ключ, открывать чистую горницу, отворять в ней окна, приглашая гостей пройти. В горнице стоял сырой и затхлый запах необожженного кирпича от стен и давно не метенного земляного пола.
— Добро пожаловать.
Офицер уселся.
— Как поживаете, шейх Вахдан?
Пустые, ничего не значащие слова, сказанные лишь для того, чтобы нарушить молчание, преодолеть скованность между людьми, видящими друг друга впервые.
— Мы пришли по поводу Фуада, вашего младшего брата.
В устремленных на офицера глазах Вахдана появилось выражение тревоги. Делая знак рукой в дверь, чтобы скорее несли чай, он проговорил:
— Надеюсь, ничего плохого.
— Все в воле Аллаха.
Офицер сообщил, что Фуад погиб, затем, поднявшись, достал из кармана пачечку денег и небольшой конверт. Он велел Вахдану расписаться на листке бумаги в получении означенной на нем суммы, а также извещения о гибели брата. Вахдан дважды кое-как нацарапал свое имя, сунул деньги в карман и сжал в руке конверт.
— Крепитесь, шейх Вахдан, пусть к вашей жизни прибавятся годы, которые не дожил ваш брат.
— Будьте вы здоровы. Все в воле Аллаха.
Слова офицера доносились до него откуда-то издалека, словно по телефону, и звучали еле слышно, хотя Вахдан и смотрел ему прямо в рот. Он говорил что-то о Египте, о том, что битва грядет, что единственный возможный ее исход — победа и что страна в это трудное время нуждается в своих сыновьях.
— Спасибо.
Он протянул им руку, проводил до угла улицы и там распрощался. Постоял с горькой улыбкой на губах, с конвертом, зажатым в руке, и побрел домой. Жена спросила:
— Зачем они приходили, Абу Фуад[56]?
Фуад был ему не сын, а младший брат. Но он любил его больше, чем сыновей. И сам Фуад называл его не иначе как отцом, потому что своего отца совсем не помнил. К этому моменту Вахдан уже осознал смысл случившегося. Стоя в дверях, перед женой и глядя на стайку ребятишек, собравшихся поглазеть на незнакомых людей, он тихо проговорил:
— Фуад погиб.
«Господин военный министр приветствует вас и извещает о том, что такого-то числа ваш брат пал смертью храбрых в бою у населенного пункта N… Просим вас явиться в управление по такому-то адресу для получения вещей, принадлежащих брату».
Он не слышал, что говорила жена. Ребятишки разбежались в разные стороны, спеша сообщить печальную новость родным.
Сейчас Вахдан ужинает. Сын рассказывает, что бомбили завод в Абу Заабале, погибло семьдесят рабочих. Отец слушает молча. Подняв глаза к небольшому отверстию в середине потолка, через которое виден кусочек неба, он размышляет о том, что эти погибшие встретятся с Фуадом. Они могли бы передать ему весточку, хотя бы одно слово. Но они ушли, умерли, даже не попрощавшись с родными и близкими. Умерли мгновенно, оставив позади себя слезы и страдания.
На следующий день после прихода офицера, приняв соболезнования и отерев слезы, Вахдан решил ехать в Каир. Может быть, Фуад где-то там. Может, произошла ошибка. Он уехал, влекомый маленькой искоркой надежды. Вернулся через два дня и никому не сказал, где был и что делал. Но в глубине души был твердо уверен, что в столичном городе Каире присутствовал на похоронах Фуада. Проводить его в последний путь вышел весь город. Был представитель президента, а может быть, в этом Вахдан не уверен, и сам президент. Гроб героя, покрытый национальным флагом, везли на лафете. Люди, объятые великой скорбью, медленно двигались в траурной процессии. И когда Вахдан спросил одного из идущих за гробом — он может поклясться в этом самому себе, — кого хоронят, тот взглянул на него с изумлением и ответил:
