Вечером они возвращаются в свои дома или в мечеть, вновь рассаживаются по лавкам, беседуют, пока их не сморит дремота.
В тот день все крестьяне вернулись в обычный час, и каждого занимала мысль об услышанном по радио. Жителю ад-Дахрийи не под силу в одиночку осмыслить вещи, не имеющие прямого касательства к его повседневной жизни. Он так и этак пережевывает свои впечатления, стараясь не растерять их до вечера, когда все соберутся в мечети или на лавках и сообща обсудят увиденное и услышанное.
«Сегодня утром группа самолетов противника совершила налет на завод». Услышав по радио или от соседа это сообщение, каждый отрывался от работы, обращал усталый, терпеливый взор к синему февральскому небу и, постояв так немного, снова молча принимался за дело. Да и что он мог сказать? Всей своей жизнью он приучен к терпению, долгому и безграничному терпению Иова. Известие о смерти людей заставляло его вспомнить о том, что уже давно не приводилась в порядок семейная могила, что он не помолился ни утром, ни в полдень. Но, не задерживаясь на этих предметах, он откладывал дальнейшие размышления до вечера и, отерев со лба холодный зимний пот, снова брался за мотыгу.
На широком дворе мечети или в кофейне Салеба собираются мужчины, пьют чай, курят подслащенный табак, платят вскладчину. Слушают последние известия и своих деревенских знатоков, подробно толкующих о беде, что постигла их любимый Египет нынче утром.
В ночь с четверга на пятницу минарет мечети святого Ахмеда Абдаллы ан-Нишаби остается освещенным до глубокой ночи, а то и до утра. В эту ночь к гробнице святого приходит много народу, чтобы исполнить данные когда-то обеты. В большинстве своем это женщины и ребятишки, которые приносят святому обещанное после того, как свершились их незамысловатые мечты. Много клиентов и у цирюльника. Покупатели толпятся перед лавочками. Ведь это святая ночь!
Мурси, возвращаясь в деревню вместе с остальными мужчинами, размышлял о двух вещах. Первой его заботой был праздник, большой байрам, который начинался в понедельник. До него оставалось всего три дня. А праздник — это покупка обновок для сыновей и мяса к праздничному столу. Роскошь зарезать барана могут позволить себе лишь богатые. Кроме того, нужно было раздобыть денег и на то, чтобы в день праздника дать по монетке своим детям и детям родственников. И еще Мурси раздумывал над услышанным по радио известием о бомбардировке завода в Абу Заабаль.
Когда Мурси по дороге в деревню проходил мимо коптского кладбища, ветер донес до него голос шейха Махмуда с минарета мечети. Он попытался разобрать слова, но расслышал только начало:
— О благороднейший из вопрошаемых, о великодушнейший из отвечающих…
Остальное улетело вместе с ветром. Мурси направился к мечети, совершил омовение, снял башмаки и, взяв их в руки, вошел внутрь. Стоя в ряду молящихся лицом к кибле[51], он услышал чьи-то слова: «Это гражданский завод недалеко от Абу Заабаль». Мурси прослушал Фатиху, стихи из Корана, отбил положенное число поклонов и, закончив молитву, подошел приложиться к гробнице святого. Когда он вышел во двор мечети, было уже совсем темно. Несколько мужчин, окружив шейха Махмуда, расспрашивали его о случившемся.
— Обрушьтесь на них всей силой, и людскою и конною, — отвечал шейх Махмуд, закрыв глаза и обратив лицо к небу. Рука его перебирала зерна четок. Мурси не знал, как быть. Ему было холодно стоять на ветру, который разгуливал по двору мечети. Хотелось скорей вернуться в теплый дом, к жене. Но интересно было и послушать. Мужчины уселись в кружок вокруг шейха, и он стал рассказывать им истории из старых времен. Мимо то и дело сновали женщины. Они складывали приношения в большой ларь, стоявший возле гробницы святого, — обет, данный в дни нужды или несчастья, непременно должен быть исполнен, когда горести минуют.
Мурси расправил помявшуюся галабею, обулся и, сплюнув на землю, зашагал к дому, вглядываясь в темноту. Возле дома постоял немного, здороваясь с прохожими и гладя маленького сынишку, выбежавшего к нему с криком:
— Папа пришел! Папа пришел!
