6
Особенности жизни человека от науки и его поведения
Ученый быстро обнаруживает, что сделался членом особой касты, о которой обыкновенно спрашивают: «Ну, какую еще каверзу они замыслили?» или «Они вправду сказали, что мы собираемся колонизировать Луну через пятьдесят лет?»
Естественно, ученым хочется, чтобы о них думали хорошо и чтобы их профессия, как и множество других, считалась уважаемой. Впрочем, тут их поджидает разочарование: кто-то, узнав, что вы ученый, будет думать, что вы знаете все на свете, а кто-то, напротив, будет считать, что вы можете судить только о том, что имеет отношение к вашей специальности, а в остальных вопросах ничего не смыслите. Поэтому, во избежание неловких ситуаций, советую придерживаться умеренности в своих оценках. «Только потому, что я ученый, я не могу считаться экспертом по…» – вот формула, которая пригодится всегда; завершить фразу можно столькими же способами, сколько существует тем для беседы. Ограничусь несколькими примерами – свитки Мертвого моря, принятие женщин в религиозные ордена, административные проблемы восточных провинций Римской империи; правда, когда речь заходит о радиоуглеродном анализе или возможности конструирования вечного двигателя, ученый может позволить себе высказаться и изложить взгляды науки как таковой на данный предмет.
Жесткие рамки научного филистерства порой побуждают ученого выказывать культурный интерес и демонстрировать культурное понимание явлений, совершенно ему чуждых; в лучшем случае его аудитории придется довольствоваться пересказом статей и рассуждений модных критиков или неточным цитированием на память отрывков из «Размышлений кардинала Поджи Бонси»[34].
При этом ученым следует проявлять большую осмотрительность. Распознать дилетанта несложно, в особенности в среде знатоков, ведь человек, не привыкший к беседам на общие интеллектуальные или литературные темы, обязательно выдаст себя неправильным произношением имен или терминов, которое знающие люди даже не посчитают нужным поправить, или иными очевидными промахами.
Культурная месть
Ученый, ощущающий себя культурно уязвленным или посчитавший, что его унизили как-то иначе, может порой обрести утешение и спасение в добровольной самоизоляции от мира гуманитариев и изящных искусств. Альтернативой такому выбору оскорбленного в лучших чувствах интеллекта может быть превращение во всезнайку, и тогда пораженная аудитория будет внимать велеречивым рассуждениям о сценариях, парадигмах, теореме Геделя, влиянии лингвистических теорий Хомского[35] и воздействии розенкрейцеров на искусство. Это действительно жестокая месть, и она заставит недавних компаньонов ученого спешно разбегаться в разные стороны при его появлении. Никакая фраза не выдает такого всезнайку откровеннее, чем следующая: «Конечно, на самом деле такого явления, как «x», не существует; то, что люди называют «x», вообще-то есть «y». В данном контексте под «x» может пониматься что угодно – от Ренессанса до романтизма и промышленной революции. А под «y» обыкновенно подразумевается нечто, призванное, так сказать, разбередить души и сердца «профанов». Но отмечу, что превращение во всезнайку не несет, как правило, значимых репутационных рисков в профессиональной среде; худшие всезнайки из знакомых мне оба были экономистами.
На какой бы форме мести ни остановился ученый (то ли изолировать себя от культуры, то ли восхитить окружающих всеведением), он обязательно должен задаться вопросом: «Кого я наказываю?»
Культурное варварство и история науки
Если не доказано обратное, ученых принято считать культурными невеждами, лишенными эстетического вкуса – либо приверженными вульгарной его форме. Как бы ни было обидно, я считаю своим долгом вновь предостеречь молодых ученых от стремления продемонстрировать свою «культурность» ради опровержения такого мнения. Да и, если уж на то пошло, кое в чем подобные упреки справедливы. Могу припомнить целый ряд случаев, когда молодые ученые выказывали полное безразличие к истории идей, даже тех, что составляют фундамент их собственных дисциплин. В своей книге «Надежда на прогресс» я попробовал объяснить, чем продиктовано такое отношение, указал, что наука развивается особым образом и в некотором смысле содержит культурную историю внутри себя: вся деятельность ученого представляет собой функцию от деятельности предшественников, прошлое воплощается во всех новых концепциях и даже в возможности выдвижения этих концепций.
