Выдающийся французский историк Фернан Бродель сказал как-то, что история «пожирает настоящее». Я не совсем понимаю, что конкретно он имел в виду (ох уж эти пресловутые французские афоризмы!), но в науке, будьте уверены, все ровно наоборот: настоящее пожирает прошлое. Это в какой-то степени оправдывает, как я думаю, очевидное со стороны многих ученых пренебрежение историей идей.
Будь возможно квантифицировать знание или степени понимания и составить график, отражающий изменение параметров по временной шкале, мы бы увидели, что вовсе не высота кривой над основанием, а общая площадь пространства между высшей и низшей точками наиболее точно отражает состояние науки в любой отдельно взятый момент времени.
Как бы то ни было, безразличие к истории идей принято трактовать как признак культурного варварства – и вполне заслуженно, скажу я вам, поскольку человек, не интересующийся возникновением и развитием идей, скорее всего, не интересуется жизнью разума и умственной деятельностью. Молодой ученый, подвизающийся в передовой области научных исследований, должен составить хотя бы общее представление о современных взглядах на мир. Пусть им будет руководить не идущее из глубины души любопытство, со временем он, не исключено, начнет лучше понимать самого себя, если осознает свое место в мироздании.
Наука и религия
«У него джентльменская религия, – читаем мы в одной книге[36].
– Молю объяснить, сэр, что сие означает.
– Джентльмены не обсуждают религию».
Я всегда полагал этот отрывок поразительно отталкивающим фрагментом диалога, не делающим чести никому из участников. Если слово «джентльмен» заменить словом «ученый», положение нисколько не улучшится – зато у нас будет более корректное описание склонности великого множества ученых игнорировать религиозные убеждения.
Для ученого нет способа быстрее дискредитировать себя и свою профессию, чем заявить во всеуслышание – в особенности когда никто не спрашивает его мнения, – что науке известны или скоро станут известны ответы на все вопросы, которые вообще стоит задавать, и что вопросы, не подразумевающие научного ответа, суть «псевдовопросы» (или не вопросы вовсе), коими задаются исключительно простаки, а ответы на них дают исключительно легковерные люди.
С радостью отмечаю, что, сколько бы ученых ни мыслило таким образом, в наши дни лишь немногие из них оказываются настолько грубыми или настолько черствыми, чтобы делиться подобным публично. Философски утонченные люди знают, что «научные» нападки на религиозные верования обыкновенно не менее шатки и порочны в своей сути, чем защита этих верований. Ученые не стремятся говорить о религии со своей привилегированной позиции, разве что некоторые из них, изучающие порядок, так сказать, вещей, демонстрируют порой свое превосходство, ибо у них больше возможностей, чем у «профанов», познать великолепие мироздания, – какие бы выводы они сами из этого познания ни делали.
Когда науку следует защищать
Надеюсь, читатель не сочтет, что я пропагандирую снисходительное отношение к ученым как таковым; ради чести профессии ученые должны прилагать все усилия к тому, чтобы не допустить уничтожения репутации науки. Увы, сегодня уже никто не думает, что наука и цивилизация неразрывно связаны и совместно стремятся обеспечить наилучшее будущее для человечества. Ученым наверняка предстоит столкнуться (и найти способ справиться с этим вызовом) с осознанием того, что наука не только не изменяет к лучшему положение большинства людей, но и опровергает множество мнений, дорогих сердцам этого большинства. Доводится слышать, что благодаря науке искусство превратилось в свое искусственное подобие: место портретной живописи заняла фотография, живую музыку потеснили музыкальные аппараты и т. д., а в повседневной жизни вместо здоровой еды мы теперь питаемся всякими эрзацами – скажем, памятный из детства хлеб с хрустящей корочкой ныне продается химически обесцвеченным или как-то еще обработанным, девитаминизированным или ревитаминизированным, испеченным на пару, предварительно порезанным и упакованным в полиэтиленовый саван.
