— Вы разрешите, ваша светлость?
— Говори, Полонио. Что случилось?
— Пришел ризничий из монастыря кармелиток с рясой для синьориты.
— А она это знает?
— Она уже примеряет.
Услыхав это, другие дочери княгини, которые, усевшись в круг, вышивали мантию святой Маргариты Лигурийской, едва слышно обменялись несколькими словами и вышли из комнаты, весело перешептываясь, похожие на девственниц с картины Сандро Боттичелли.>{12} Княгиня посмотрела им вслед — на лице ее появилась материнская гордость. Потом она знаком приказала мажордому уйти, но тот вместо этого подошел ближе и тихо сказал:
— Я уже последние фигуры Крестного пути>{13} отделал. Сегодня начинаются процессии страстной недели.
— Ты что же, думал, я этого не знаю? — с презрительным высокомерием сказала княгиня.
Мажордом, казалось, был поражен:
— Что вы, ваша светлость!
— Но раз так…
— Когда мы стали говорить о религиозных процессиях, ризничий обители кармелиток сказал, что те процессии, которые обычно устраивает ее светлость княгиня, в этом году могут не состояться.
— Почему?
— По случаю кончины монсиньора и траура в доме.
— Это не имеет отношения к религии, Полонио.
При этих словах княгиня нашла нужным вздохнуть. Мажордом поклонился:
— Разумеется, ваша светлость, разумеется. Ризничий именно это и говорил, когда увидел мою работу. Ваша светлость уже знает… Крестный путь… Я надеюсь, что госпожа княгиня соблаговолит посмотреть.
Мажордом остановился, церемонно улыбаясь.
Княгиня кивнула головой в знак согласия и тут же, повернувшись ко мне, с легкой иронией сказала:
— Ты, может быть, не знаешь, что мой мажордом — большой художник.
Старик поклонился:
— Художник! В нашу эпоху художников нет. Художники были только в давние времена.
Со свойственной моему возрасту бесцеремонностью я вмешался в их разговор:
— Ну а вы-то в каком веке живете, синьор Полонио?
— Вы правы, ваша светлость, — улыбаясь, ответил мажордом, — по правде говоря, я не могу утверждать, что это мой век.
— Ну да, вы принадлежите к временам более классическим и более отдаленным. Какого же рода искусством занимаетесь вы, синьор Полонио?
— Всеми, ваша светлость! — смиренно ответствовал синьор мажордом.
— Вы истый потомок Микеланджело.
— Если я занимаюсь всеми искусствами, ваша светлость, это еще не значит, что я во всех преуспел.
Княгиня улыбнулась с той деликатной иронией, в которой одновременно сквозили и высокомерие и ласковое снисхождение к старому мажордому:
— Ксавьер, тебе надо взглянуть на его последнее произведение. Крестный путь! Это настоящее чудо!
Обе старушки по-детски восхищенно всплеснули своими высохшими руками:
— Если бы в дни молодости он надумал поехать в Рим! О!
Мажордом, растроганный, плакал:
— Синьоры! Мои благородные покровительницы!
Внезапно послышался гомон молодых голосов, которые всё приближались, и спустя несколько мгновений в зале появились все пять сестер. На Марии-Росарио была белая ряса, которую ей предстояло носить теперь до конца дней; остальные сестры толпились вокруг, глядя на нее как на святую. Завидев их, княгиня встала и побледнела еще больше. На глазах ее выступили слезы, и она напрасно старалась сдержать их. Когда Мария-Росарио подошла, чтобы поцеловать ей руку, она обняла ее и нежно прижала к груди. Она не сводила с нее глаз и не могла подавить горестного стона.
Я был до такой степени растроган, что голос мажордома доносился до меня словно сквозь сон. После того как все долго молчали, он заговорил:
— Если я заслужил эту честь… Простите меня, только это слабое творение моих грешных рук сейчас унесут отсюда. Раз вы хотите видеть его, пойдемте, времени совсем мало.
Обе дамы поднялись, громко шурша складками шелковых платьев:
— О да! Пойдемте!
Еще до того как мы вышли из комнаты, синьор Полонио приступил к своим объяснениям:
— Надо вам сказать, что фигуры Назареянина и Киринеянина>{14} остались старые. Моей работы только фигуры иудеев. Я вылепил их из папье-маше. Вы знаете мою давнюю страсть делать маски. Это поистине страсть, и одна из самых пагубных. Она завлекает людей на карнавалы, а ведь это празднества сатаны. Здесь до этого никогда не носили масок, но после того как я роздал всем мои маски из папье-маше — да простит меня господь! — лигурийские карнавалы прославились на всю Италию. Пожалуйте сюда.
