– Я готова, – раздается голос из темноты.
– Тогда уйди обратно за кулисы, мы начинаем, – говорит еще один выпускник – главный организатор шоу.
Перерыв в несколько секунд. Мы репетируем этот танец впервые. До сих пор я только читал о своих действиях в сценарии.
– Раз, два, три! – Шепчу я, и на слово «три» мы с выпускником одновременно нажимаем кнопки.
Включается музыка, и в ту же секунду загорается свет моего прожектора, направленный на правые кулисы. Точно в той зоне, в которую падает круг света, возникает из темноты она, танцовщица. Играют латино-американские мотивы, а девушка начинает танцевать ча-ча-ча.
Стоит ли говорить, в каких платьях создается чудо этого танца? Огромные участки тела оголены, я, водя прожектором следом за перемещающейся девушкой, выделяю ее из темноты и рассматриваю самые выразительные черты ее прекрасного тела. Она вращается, трясет волосами, поворачивается то передом, то задом, – в общем, ровно три минуты демонстрации собственного совершенства. Ей всего пятнадцать, а у нее уже такая привлекательная красивая грудь, округлые ягодицы, стройные ноги и в меру полные бедра. Короче говоря, я видел перед собой соответствующий моим вкусам абсолютный идеал.
У меня стучало сердце и захватывало дух – я ни разу за всю свою короткую жизнь не видел настолько красивое человеческое создание. В ней было совершенно все! Я, как завороженный, водил светом по сцене, перемещая его за ней. Да случись за окном хоть Третья мировая война, я бы не перестал судорожно цепляться за свой прожектор.
– Два, один, ноль! – шепнул мне выпускник, и на цифре «ноль» кончилась песня, а я внезапно выключил свет. Девушка стояла посреди сцены в финальной позе, когда погас луч, и ее образ так и застыл у меня перед глазами, когда вокруг была только темнота. На самом деле, десятиклассница давно убежала за кулисы под жидкие овации малого количества участников. Я был повержен. Этот лик на сцене продолжал резать мне глаза, даже когда я, повинуясь отработанному движению, включал освещение зеркального шара.
– Ты умница, – сказал ей руководитель, – второго дубля делать не будем.
Это означало, что до конца репетиции девушке уже ничего не нужно будет делать. По сути, она даже могла уйти домой. Однако через пару минут разгоряченное танцем тело приземлилось на стул слева от меня.
– Он такой горячий, этот софит, мне от него в два раза тяжелее дается танец! – воскликнула она, как только села.
– Это прожектор, софиты висят над сценой, – сказал я улыбнувшись и пощелкав выключателем. Свет впереди зажегся и погас, – и вот под ними действительно жарко.
Это был упрек в незнании. Легкий, улыбчивый, мягкий, но упрек. Таким образом, первая в моей жизни фраза, сказанная этой танцовщице, была указанием на ее ошибку.
– Ты из какого класса?
– Из седьмого, – ответил я, не отвлекаясь от сцены, на самом деле прикладывая все свои силы на то, чтобы не повернуться.
– Да? – протянула она. – А выглядишь намного старше!
Я часто это слышал. Особенно с тех пор, как у меня начали расти эти проклятые шелковые усики, которые теперь приходилось все чаще брить. Я посмотрел на нее. Дрожь пробежала через все тело – настолько красивая была девушка. Она уже переоделась в более скромную одежду, распущенные длиннющие черные волосы были переброшены через правое плечо на грудь. Зеленые изумруды смотрели на меня из-под четко очерченных темных бровей.
Боже! Зачем ты создал брюнетку зеленоглазой на мою погибель?! Нет ничего сильнее магии этого сочетания.
– А ты… – замялся я, – выглядишь на свой десятый класс, но есть одно несоответствие.
– Какое же? – заинтересовавшись, спросила она.
– Такое ощущение, что в теле пятнадцати-шестнадцатилетней девочки сидит женственная дама. У тебя глаза зеленые. Ты не колдуешь?
Она рассмеялась.
– По тому, как ходишь, двигаешься, танцуешь, говоришь, по сложению твоего тела я дал бы тебе лет сто двадцать пять.
– Почему именно сто двадцать пять? – искренне смеясь, спросила она.
– Потому что двадцать пять – красивый, молодой женский возраст, самый расцвет. Но этого маловато для зеленоглазой ведьмы. Вот для эффекта и добавил сотню.
