— «було», березу; в д'Опе — «он», ольху; в де Бюсьере — «бюи», букс; в Альбаре — «обье», заболонь (я решил рассказать об этом Селесте); в де Шоле — «шу», капусту, и яблоню — в де ла Помре
259 — «пом», — помните, Саньет, он читал лекции в то время, когда милейшего Пореля
260 услали на край света проконсулом в Одеонию
261?» — «Вы сказали, что фамилия Шоле происходит от «шу», — обратился я к Бришо. — А название станции перед Донсьером, Сен-Фришу, тоже происходит от «шу»?» — «Нет, Сен-Фришу — это
Sanctus Frucluosus,
262 так же как от
Sanctus Ferreolus263 ведет свое происхождение Сен-Фаржо, но это слово отнюдь не нормандское». «Он чересчур образован, нам с ним скучно», — тихонько прокудахтала княгиня. «Меня интересует много других названий, но обо всех сразу не спросишь, — сказал я и, обернувшись к Котару, спросил: — А баронесса Пютбю здесь?» — «Слава богу, нет, — услышав мой вопрос, ответила г-жа Вердюрен. — Я отправила ее на отдых поближе к Венеции, в этом году мы от нее избавлены». «Я тоже предъявляю права на целых два дерева, — заговорил де Шарлю, — ведь я почти снял дачку между Сен-Мартен-дю-Шен и Сен-Пьер-дез-Иф». — «Так это совсем близко отсюда; надеюсь, вы часто будете к нам приезжать вместе с Чарли Морелем. Вам нужно только сговориться с нашим кружком относительно поездов, вы же в двух шагах от Донсьера», — сказала г-жа Вердюрен; она выходила из себя, когда гости приезжали с разными поездами и не в те часы, когда она высылала экипажи. Зная, как труден подъем к Ла-Распельер, даже если дать крюку и поехать в объезд, не через Фетерн, — а это занимало лишних полчаса — она боялась, что те, кто поедет порознь, не найдут экипажей в Дувиль-Фетерне или же, оставшись на самом деле дома, воспользуются этим как отговоркой, якобы в Дувиль-Фетерне они не нашли экипажей, а подняться так высоко пешком — им не под силу. Вместо ответа на приглашение де Шарлю молча поклонился. «В повседневной жизни с ним, должно быть, нелегко, уж больно он высокомерен, — прошептал Скому доктор; под тонким слоем кичливости Котар сумел сохранить в себе человека очень простого, и он не пытался скрыть от Ского, что Шарлю раздражает его своим снобизмом. — Откуда ж ему знать, что на всех курортах и даже в парижских клиниках врачи, которые, разумеется, смотрят на меня как на «высшее начальство», за честь считают знакомить меня со всеми важными господами, которые там находятся и которые носа передо мной не задирают. А мне от этого еще приятнее жить на морских купаньях, — с небрежным видом проговорил Котар. — Даже в Донсьере военный врач, у которого лечится полковник, пригласил меня позавтракать и сказал, что я не ударил бы в грязь лицом, даже если б обедал с генералом. А генерал — из самой что ни на есть титулованной знати. Еще неизвестно, чей род древнее — барона или его». — «Да не кипятитесь вы! Род барона более чем захудалый», — вполголоса ответил Скип и добавил нечто нечленораздельное, употребив существительное, в котором я уловил только его окончание: «ложство»; да я и не вслушивался в их разговор, так как всецело был поглощен в то, о чем Бришо толковал де Шарлю: «Нет, вероятно, я вас огорчу: у вас только одно дерево, так как совершенно очевидно, что Сен-Мартен-дю-Шен — это
Sanctus Martinus juxta quercum,
264 но слово «иф» может означать вовсе не «тис», а представлять собой корень слов
ave, eve, что значит «сырой», как, например, в Авейроне, Лодеве, в имени Иветта, и продолжать жить в нашем кухонном обиходе, во всяких там лоханках — «эвье». Это — «ло», вода, которая по-бретонски произносится Стер, Стермарья, Стерлаер, Стербуэст, Стер-эн-Дрейхен…» Конца фразы я не расслышал, так как, хотя мне было очень приятно опять услышать имя Стермарья, но, сидя рядом с Котаром, я волей-неволей слушал его, а он тихо говорил Скому: «Ах да, я и не знал! Стало быть, этот господин — на два фронта. Так, значит, он из их братии! А глаза у него еще не свинячьи. Подожму-ка я под себя ноги, а то как бы он не стал щипать. Впрочем, меня это не очень удивляет. Навидался я важных господ, когда они в костюме Адама принимают душ, — все они в большей или меньшей степени дегенераты. Я с ними не заговариваю, потому что я, собственно, должностное лицо и это могло бы мне повредить. Но они отлично знают, что я им не товарищ». Бришо напугал Саньета тем, что обратился к нему, но теперь ему уже дышалось легче, как легче дышится человеку, боящемуся грозы и убеждающемуся, что за молнией громового удара не последовало, и вдруг Вердюрен задал ему вопрос, и, пока он его спрашивал, он все время смотрел на него в упор, чтобы привести его в замешательство и не дать опомниться: «Что же вы, Саньет, скрывали от нас, что ходите на утренние спектакли в «Одеон»?» Дрожа, как новобранец перед сержантом-мучителем, Саньет постарался ответить как можно короче, чтобы не подставлять свой ответ под удары: «Один раз на «Искательнице»
