Собрание сочинений. Том 2. Письма ко всем. Обращения к народу 1905-1908 - страница 129

Ибо, может быть, отдельные люди, верующие, богатые внутренним религиозным опытом, и не нуждаются в теоретическом исследовании религиозных проблем. Может быть, то высшее знание, которое они имеют, делает для них работу сознания совершенно ненужной. Но как можно говорить то же в отношении людей, лишь смутно чувствующих какое-то тяготение к религиозной жизни, для которых на пути к этой жизни стоят страшные препятствия, воздвигнутые работой атеистической науки и философии? Как можно человеку, который сомневается во всём, не только в Христе, где-то, когда-то жившем, не только в христианском учении, изложенном в сомнительно подлинных книгах, – нет, человеку, который сомневается в самом факте бытия вообще, как можно сказать ему: «Исполняй волю Божью», и больше не сказать ничего?

Христианин должен войти в положение спрашивающего и, если не для себя, то для него, на его же языке учить о Христе, во всеоружии тех же самых знаний, которые убили веру в его ближнем.

Один Христос мог учить без доказательств. Один Христос свидетельствовал об истине, а не доказывал её. Но Он весь с ног до головы был живым доказательством, самым полным, самым неотразимым, какое можно только себе представить. Не принимавшие Христа, не принимавшие этого живого доказательства были мёртвые люди.

Христос свидетельствовал об истине; за Его свидетельством не стояла философская наука того времени, но за Ним стоял Иоанн Креститель, недостойный развязать ремень Его обуви^>524, Дух Святой, дела Его, сила божественная, не допустившая фарисеев, пока не наступил срок, тронуть Его пальцем. Христос не учил как философ, но Он учил как власть имущий.

Из всего сказанного не трудно понять, какие задачи я себе ставлю, исследуя Толстого и Вл. Соловьёва.

Я хочу ознакомить слушателей, возможно для меня беспристрастно, с положительным религиозным учением того и другого мыслителя.

Толстой даёт мне возможность в полной мере показать, во что превращается христианство, лишённое Христа, т. е. того, что даёт право учению называться религией. Даёт возможность показать, к каким непреоборимым противоречиям и роковым затруднениям приводят попытки отбросить от христианства трудные для сознания и якобы ненужные для него элементы. «Опрощение» христианства производится во имя большей доступности, разумности, так сказать, лёгкости для принятия его сознанием^>525. И между тем именно со стороны логической это внешнее «опрощение» и создаёт затруднения гораздо более страшные для ума, чем то, что оно отбрасывает как слишком трудное.

С другой стороны, Вл. Соловьёв даёт мне возможность показать, что так называемые христианские догматы не есть какие-то догматические утверждения, созданные невежественными людьми, утверждения, которые дики, неприемлемы так называемыми образованными людьми, – Соловьёв даёт мне возможность показать, что догматы есть не что иное, как краткие формулы, слитки христианской философии, и что современная научная и философская мысль не устраняет их, а лишь помогает раскрыть весь их громадный внутренний смысл. Соловьёв во всеоружии своей совершенно исключительной эрудиции приподнял завесу над многим. Он раскрыл одну несомненную истину: для христианских догматов страшна не наука и философия, а страшно то, как они несовершенны, как они ещё мало помогают человеческому сознанию в усвоении Богооткровенных истин. Вот те задачи, которые я предлагаю вашему вниманию. Теперь позвольте перейти к Толстому.

Поразителен следующий факт: Толстым увлекались и увлекаются люди часто совершенно атеистически настроенные, и увлекаются не его литературным талантом, а чем-то другим. Это объясняется вовсе не исключительной широтою, универсальностью толстовских идей, дающих возможность каждому найти что-нибудь нужное для себя в его положительных религиозных взглядах. Нет, причина этого лежит в другом, и она чрезвычайно характерна для Толстого.

В Толстом увлекает то, что и как он отрицает. Спросите любого человека: что Толстой не признаёт? Вам сейчас же скажут, что он не признаёт догматов, таинств, Церкви, попов, не признаёт насилия, судов, тюрем, властей, воинской повинности.