За этими рассуждениями троица добралась до воздухолетного завода, сложила рюкзаки на полки, и Этто с Азом попрощались с дедушкой, который собрался безотлагательно сообщить конструкторам выводы после испытания.
Земляне двинулись дорогой, указанной им Первым Мастером воображения и советником Совета Трех, правда, теперь в обратном направлении. Однако, в то время как Аз вышагивал в приподнятом расположении духа, настроение Этто, похоже, все более омрачалось, и наконец великий магистр Галактических Наук вымолвил:
— Эта звезда стала для меня несчастливой.
Аз поначалу не понял, воспринимать ли это всерьез или как шутку, но все равно встревожился.
— Только поймите меня правильно! — вскричал он, схватившись за голову и убедившись, что от побоев с предыдущей звезды не осталось следа. — До сих пор, в отличие от меня, ваша ученость вечно уходила небитой. Случись на этот раз все наоборот, и побили бы вас, так, по-моему, это было бы только по справедливости. Но когда я вас вижу вот таким, мне хочется, чтобы лучше было по-прежнему.
— Мы пустились в путь, — произнес Этто трагически, — чтобы обустроить мир в соответствии с эстетическими принципами. На этой звезде я понял, что мы все время гонялись за ошибочной целью.
— Ну ладно, вы взялись за дело немного самонадеянно, — рассудил Аз, — но принцип-то был верным.
— Я хотел воплотить свои собственные прихоти, — признался Этто, — но это величайшая из ошибок, которые может совершить человек. Поэтому меня не поняли на Земле, и не дали возможности развернуться. И по той же причине из всей нашей поездки мы не вынесли ничего, кроме одной не вписавшейся звезды.
— Уже не говоря о колотушках, — добавил Аз.
— Принципы, даже если они эстетические, — продолжал Этто, — нельзя применять ради них самих, привносить извне, а можно употреблять лишь при естественном развитии реальной жизни, такой жизни, с какой мы познакомились здесь.
— И если мы вернемся на Землю с этим знанием, — предположил Аз, — тогда, возможно, нас поймут и дадут нам действовать.
— Нет, если мы вернемся с планетой, как с символом нашей ошибки.
— Мы никогда не избавимся от проклятой штуковины, — в отчаянии выкрикнул Аз, — и, значит, никогда больше не увидим Земли!
— Посмотрим, — промолвил Этто, который снова взял себя в руки и потому вновь вернулся к мнению, что произойти может все, что угодно, в том числе — избавление от треклятой звезды.
Добравшись до своего пристанища, земляне поспешно собрали вещи, зашли в общинный дом, где вежливо, но кратко попрощались, оставили самые сердечные пожелания для дедушки и, в последний раз взглянув на играющих в ванне детей, удалились.
Как только ракета взлетела, Этто поднял скорость до максимума, а Аз тем временем держал правое ухо и левый глаз открытыми, чтобы не упустить возможности пристроить неприкаянную планету.
— Что-нибудь видно или слышно? — спросил Этто.
— Как будто я что-то услышал, — сказал Аз, — но точнее пока ничего сказать не могу.
— А откуда идет звук?
— Спереди.
Этто напряг глаза и увидел солнечную систему, состоявшую всего из двух или трех планет, не считая центральной звезды.
— По крайней мере, у них найдется применение для еще одной планеты, — сказал гроссмейстер, — хотя для розетки им ее все равно не хватит.
Поскольку тем временем смутный шум превратился в ужасный гам, Аз заткнул себе правое ухо.
— Для розеток, — сказал он, — им определенно соображения не хватит; должно быть, они уже одурели от шума, и уж в любом случае оглохли. Хотел бы я знать, как нам быть, чтобы нас поняли.
— Посмотрим, — сказал Этто, отцепил звезду, направил ракету к шумной планете и сделал вокруг нее несколько оборотов.
— Если это не муравейник, — воскликнул Аз в ужасе, — то, верно, свалка, или и то и другое сразу! В любом случае, на жилую планету это не похоже.
Этто усадил ракету на кучу мусора, потому что лучшего места Аз не смог отыскать. Как только они вышли наружу, вместе со ставшим теперь пронзительным гамом по ним ударило ужасное зловоние, а в глазах появилась болезненная резь.
— Это же невыносимо! — вскричал Аз, запрыгнул обратно в ракету и захлопнул дверь, как только Этто тоже оказался в безопасности. — Местное человечество, — решил он теперь, — видать, всю планету испакостило с муравьиным трудолюбием.
