– Что значит – условные?
– То и значит. У них сегодня прием пассажиров из «Бен-Гурион». С самого утра. Он так мне и сказал: «Если меня не спрашивали о жильце, я не могу помнить точно, был посетитель или нет.»
– Ты что – допрашивал его? – хмуро спросил Алон.
– Бог с тобой, нет, конечно. Так… поболтали немного.
Инспектор задумался.
– Так, – сказал он. – Все равно – я должен допросить его. Дани, – обратился он к одному из полицейских. – Опроси соседей. И вызови санитаров, пусть забирают тело… Не может быть, чтобы никто не слышал выстрела.
– Стрелять могли из пистолета с глушителем, – заметил Розовски.
– Тут очень тонкие стены, – возразил Алон. – Даже выстрел из пистолета с глушителем мог быть слышен. Нам важно знать – когда именно произошло убийство.
Розовски покачал головой.
– Ты прислушайся, Ронен.
– А в чем дело?
– Послушай, послушай.
Они на мгновение замолчали. Из-за стен доносились многоголосые крики, детский смех, грохот передвигаемой мебели.
– Как думаешь, в этом балагане можно что-нибудь услышать?
– Н-да-а… – протянул Алон. – Ты прав. Устроили из отеля какой-то лагерь для перемещенных.
– Или, вернее, центр абсорбции… Что ты хочешь, – сказал Натаниэль. – Восемьдесят тысяч репатриантов из одной России. Недавно поставили рекорд: около восьмисот за один день! В Хайфу пришел паром. А сколько будет еще? Министерство строительства уже воет.
– Вот именно, – буркнул Ронен. – Между прочим, страна не резиновая. Я сам – сионист, и отец мой был сионистом, и дед тоже. Но одно дело – быть сионистом теоретически, и совсем другое… – он не договорил, махнул рукой. – Не обижайся, Натаниэль, я не тебя имею в виду. Между нами – ну какие они евреи?
– Я и не обижаюсь, – ответил Розовски.
– Понимаешь, меня бесит, что они приезжают – и начинают выяснять свои отношения именно здесь, в Израиле, – Ронен кивнул на тело Соколовой. – Почему не там? Почему здесь?
– Да ладно тебе, – сказал Розовски. – Брось чепуху молоть. Ты же знаешь, что процент преступности среди репатриантов ниже среднего по стране. Я имею в виду серьезные преступления. И потом: с чего ты взял, что здесь сводились старые счеты? У тебя есть какие-то данные?
– Ничего у меня нет. Пока нет. А что касается процента преступности… – Ронен с досадой поморщился. – Ка будто ты не знаешь, что русские просто предпочитают не обращаться в полицию. Ты ведь на то и рассчитывал, открывая агентство, сам мне рассказывал. Так что мы толком не знаем, каков истинный процент преступности в их среде… Ладно, не обращай внимания, это я так… Очень много работы. Я просто устал.
– Я понимаю. Кстати, – сказал Розовски. – На каком языке Дани собирается беседовать со здешней публикой? По крайней мере, на этом этаже? Я очень сомневаюсь в том, что они уже освоили иврит. Правда, может быть, он выучил русский?
– Издеваешься? – спросил инспектор Алон. – Нет, конечно. Просто я надеялся, что ты, по старой памяти, поможешь нам… хотя бы в качестве переводчика.
– Пожалуйста, – ответил Натаниэль. – Конечно, помогу. Но, еще раз повторяю, вряд ли кто-нибудь из них что-нибудь слышал.
– Допустим, – сказал Ронен. – Но видеть-то они могли? Для этого никакой особой тишины не нужно.
– Психология, – сказал Натаниэль.
– При чем тут психология?
– Представь себе состояние этих людей. Они ведь только вчера прилетели. Совершенно обалдели от непривычной жизни. Перепуганные, языка не знают, к кому обращаться – тоже. И тут приходит суровый инспектор Алон и спрашивает: «Вы никого подозрительного здесь не видели сегодня утром»? Да им все израильтяне кажутся подозрительными!
– Натан прав, – вмешался доктор Бен-Шломо. – Никто тут ничего тебе не скажет. Нечего даже пытаться.
Инспектор Алон тяжело вздохнул.
– Вот ведь ситуация. Убийцу наверняка видели человек двадцать. И никто из них толком не сможет его описать. Так ты думаешь, не стоит опрашивать?
Розовски пожал плечами.
– Не могу ничего сказать, – ответил он. – Не знаю. Но если хочешь, можем попробовать.
Ронен Алон обратился к помощникам:
– Ребята, у вас еще много работы? Есть что-нибудь интересное?
– Ничего, инспектор, – ответил Дани. – Работы немного. Минут через пятнадцать, я думаю, закончим. Доктор, что у тебя?
