Розовски отошел от тумбочки, еще раз осмотрелся. Большая дорожная сумка выглядывала из полуоткрытого стенного шкафа. Он приступил к осмотру содержимого дорожной сумки. Его внимание привлекла папка с документами. Натаниэль перелистал их. Один листок привлек его внимание. «Дорогая Галочка, – прочитал он. – Думаю, ты поймешь из этого письма, как я соскучился…». Немного подумав, Розовски осторожно отколол листок, исписанный четким почерком, и спрятал его в карман. «Извини, Ронен, у меня – свои проблемы». Остальные документы его не заинтересовали. Копию страхового полиса ему дали в «Байт ле-Ам», все прочее – типичный набор документов нового репатрианта.
Под папкой с документами лежал пакет из плотной белой бумаги – размером двадцать на тридцать сантиметров. Пакет не был заклеен. «Видимо, фотографии,» – Розовски хотел было посмотреть, какие именно, но не успел. В коридоре послышались решительные шаги. Он поспешно положил папку на место и отошел от шкафа. В последнюю секунду Натаниэль взял белый пакет и сунул его в свой кейс. «В крайнем случае, позже верну. Извинюсь Перед Роненом. Или не извинюсь», – Розовски хмыкнул. Когда-то Ронен считался его учеником.
Розовски посмотрел на часы. Управились за пятнадцать минут, молодцы. Жаль, конечно, что не удалось осмотреть остальное содержимое дорожной сумки. Ничего не поделаешь. Он быстро прошел в угол, к просторному, обитому плюшем креслу. Едва он успел сесть и придать своему лицу соответствующее выражение, как дверь номера распахнулась, вошел инспектор Алон – маленький, смуглый, больше похожий, с первого взгляда, на подростка с недетскими глазами – и с ним еще двое полицейских в форме. Одного из них – Дани Шимшони – Натаниэль помнил по своей прежней службе. Второй был, видимо, новичком – если не в полиции вообще, то в отделе. Следом вошел доктор Нохум Бен-Шломо, медэксперт, тоже старый знакомый Натаниэля.
– Рассказывай, – сказал Ронен Алон, усаживаясь напротив Натаниэля. – Пока ребята осмотрятся, мы с тобой поболтаем немного. Как ты здесь оказался?
– Во-первых, привет, Ронен, – сказал Натаниэль дружелюбно. – Во-вторых, ты бы хоть дух перевел.
– Мы уже здоровались, – сухо ответил инспектор. – По телефону. А дух мне переводить не из-за чего. Да и некогда. Поверь, Натаниэль, не обижайся. Столько работы этим летом, даже не представляешь себе.
– Неужели и в твоем отделе тоже?
– Представь себе, – мрачно произнес Алон. – Правда, в основном, на бытовой почве. Ревность и тому подобное. Ну, неважно, думаю, ты еще помнишь.
– Собственно, особо рассказывать нечего, основное я уже сказал, Ронен. По телефону. Она, – он кивнул в сторону убитой, – позвонила мне в четверть третьего, попросила срочно приехать. Срочно не получилось – добирался около часу. Ругаю себя, что не позвонил с дороги.
– Она что – твоя клиентка? – спросил Ронен.
Розовски отрицательно качнул головой.
– Я ее в первый раз увидел. Увы – вот в таком состоянии. Ей порекомендовал обратиться ко мне адвокат мужа. Покойного мужа. Ты же знаешь, после ухода из полиции я специализируюсь на делах репатриантов из России.
– Знаю, знаю… Покойного мужа? А… ты говорил. Ари Розенфельда? Которого убили в Кесарии?
– Кажется, да, – ответил Розовски. – Послушай, дай закурить. Я забыл сигареты в машине.
– Кури, – инспектор протянул пачку «Тайма». – Только, пожалуйста, с пеплом осторожнее. Не стряхивай куда попало.
– Здесь никто не курил, успокойся, так что я никаких улик тебе не испорчу.
Алон нахмурился:
– Ты что, обыскивал номер?
– Бог с тобой, Ронен, просто осмотрелся. Я же, все-таки, полицейский.
– Так чего она от тебя хотела? – недовольно спросил инспектор.
– Я же говорю – понятия не имею. Позвонила, попросила приехать. Я приехал. Все.
– Послушай меня, Натан, – ласково сказал инспектор Алон. – Послушай и запомни: если ты решил заняться расследованием дела об убийстве Розенфельда…
– С какой стати? – Натаниэль сделал удивленное лицо. – Я о нем вообще узнал только из газет.
– Из газет? – инспектор прищурился.
– Откуда же еще? Хотя нет, кажется, сначала я услышал о нем по радио. Что ты на меня так смотришь, Ронен? Мой круг интересов знаешь: рогоносцы, мелкие жулики. Я вовсе не собираюсь отбивать твой хлеб.
