— Хорошо, что ты любишь природу, но чтобы стать путешественником, нужно учиться и учиться. А у тебя вон с арифметикой нелады…
У Пашки сразу на лбу выступил пот. Парень повернулся на стуле и торопливо допил чай.
— Что же ты молчишь? Или неправда?
— Вчера с дедушкой вместе решали задачу насчёт автомашин с хлебом. Он говорит: я умом тут не соображу, мне нужно натурально, а пальцев-то на руках не хватает для счёта — машин много. Он спички разложил и гоняет их по столу взад-вперёд. Вспотел даже, разгорячился. Бабушка и говорит ему: «Ты бы, Гурьяныч, огурешного рассольцу хлебнул, может, легче будет, к автомашинам ты же не привышный». Даже богу стала молиться, чтобы задача у нас с дедушкой сошлась.
— Ну и что же, решил он?
— Нет, умаялся да так за столом и уснул. А бабушка поутру баню затопила, говорит, ещё чего доброго от твоих задач дед захворает. Всю ночь бредил машинами.
— Это уж ты выдумываешь.
— Не верите? — и Пашка засмеялся.
— А сам-то ты решил?
— Решил. Только неверно… Вы когда полетите? — вдруг спросил он, явно отвлекая меня от нежелательного разговора.
— Завтра утром.
— Я приду провожать. Охота взглянуть на самолёт, а без вас не пустят.
В комнату вошёл Плоткин, и наш разговор оборвался. Пашка засуетился, стал собираться и исчез, забыв косачей.
— Вот вам настоящий болельщик, — сказал Рафаил Маркович. — Нет дня, чтобы он не забежал в штаб или к радистам узнать, есть ли какие новости. Когда искали Королёва, он часами просиживал у порога. Вы его не пускайте к себе, ведь он совсем забросит школу.
— Можно? — вдруг послышался голос Пашки. — Чуть не забыл!
Он схватил со стола свою кружку, за ним захлопнулась наружная дверь.
Мы рассмеялись: хитрец, ведь он подслушивал, что будем говорить про него!
Пашка, пользуясь нашим покровительством, с утра уже был у самолёта и с любопытством осматривал его — ощупывал руками, заглядывал внутрь, удивлялся. Он, кажется, завидовал не только отлетающим, но даже тюкам и ящикам, которые грузили в машину.
Я привёл его в кабину управления самолёта и представил командиру корабля.
— Михаил Булыгин, — отрекомендовался тот, пожимая парнишке руку.
Пашкины глаза не знали, на чём остановиться: столько тут было разноцветных рычажков, кнопок, приборов. Даже карта висела в большой планшетке.
— Садись на моё место, и мы сейчас с тобой полетим, — шутливо предложил пилот. Пашка недоверчиво покосился на него и осторожно подвинулся вперёд. На сиденье взбирался боязливо, будто на мыльный пузырь, готовый лопнуть при малейшем прикосновении.
— Ставь ноги на педали и бери в руки штурвал. Да смелее, не бойся, — подбадривал его Михаил Андреевич.
Пашка прилип руками к штурвальной колонке. Вот посмотрел бы в этот момент дедушка на своего внучка — какой восторг пережил бы Гурьяныч!
— Бери штурвал на себя… Так. Мы поднимаемся… А чтобы повернуть самолёт вправо или влево, нужно нажать ногою соответствующую педаль. Понял?
Парнишка утвердительно качнул головой, нажал педали, видимо живо представляя, что послушная машина несётся в воздухе и все ребята следят с земли за ним, за Пашкой, который так ловко управляет самолётом.
Я спустился к провожающим. Вылет задерживался из-за каких-то «неполадок» в атмосфере.
Только в одиннадцать часов мы поднялись в воздух. Летели высоко. Под нами облака, словно волны разбушевавшегося моря, перегоняли друг друга, мешались и, вздымаясь, надолго окутывали нас серой мглой. От напора встречного ветра машину покачивало, и казалось, летит она не вперёд, а плывёт вместе с облаками назад. Вдали, точно упавшая на облака глыба белого мрамора, виднелся величественный Становой, облитый солнцем. К нему устремляется наша машина. А под нами, в образовавшихся просветах, показалась долина Зеи, багровая от весенних ветров и тепла. Ещё через несколько минут облака поредели, и я узнал устье Джегормы, куда в прошлом году привёл меня ослепший Улукиткан.
Ниже Джегормы, в двух километрах от слияния её с Зеей, широкая коса -посадочная площадка. Никого на ней нет. Лётчик разворачивает машину, заходит сверху, «падает» на галечную дорожку.
