Улукиткан убеждён, что новорождённый телёнок приносит эвенку счастье. В прошлом году он не расставался с Майкой, окружал её трогательной заботой. Даже когда врачи вернули старику, ослепшему в походе, зрение, он был убеждён, что это сделала Майка. Улукиткан и в этом году взял её с собою, надеясь, что она оградит его от бед.
Навстречу бегут собаки. За ними показываются старики. Я обнимаю Улукиткана. Как дорог мне этот маленький, похожий на усохший пень, человек с заиндевевшими от седины волосами на голове, с проницательными глазами, одетый в старенькую дошку. Он прижимается ко мне, я слышу, как часто бьётся его сердце.
— Я думаю, напрасно мы тут живём, пошто так долго не приезжали! — говорит он с болью.
—Задержались, Трофим тяжело болел. Теперь всё уладилось, он выздоравливает.
Я обнимаю Николая. На его плоском лице радость.
— Куда след поведём? — не терпится Улукиткану. Его явно беспокоит этот вопрос.
— К Становому, и от Ивакского перевала повернём на запад по хребту.
— Э-э, — удивляется старик, — опять худой место выбрал. Туда люди ещё не ходи.
— Поэтому мы туда и идём.
— Какое дело у тебя там?
— Надо посмотреть, что это за горы, какие вершины, можно ли пройти туда с грузом на оленях и с какой стороны, где лучше организовать лабазы. После нас туда пойдёт много отрядов, наша задача сделать легче им путь.
— Тогда пойдём. Ты только не забывай, что сказал старик: место там худой, тропы нет, кругом пропасть.
Через два часа мы поставили свои пологи рядом с палаткой проводников, разожгли костёр, сварили обед… И с необыкновенной ясностью почувствовали, что переступили границу, за которой нас ждёт неизвестность.
Кажется, ничто не омрачает этот первый день нашего путешествия: небо чистое, воздух прозрачный, дали доступны взгляду.
Когда мы заканчивали обед, собаки лежали на песчаном бугорке, рядом с палаткой: Кучум, сытый, довольный, растянувшись во всю длину, грелся на солнце, а Бойка заботливо искала в его лохматой шубе блох. Но вдруг обе вскочили.
— Кого они там увидели? — Василий Николаевич отставил кружку с недопитым чаем, встал.
Поднялся и я. Бойка и Кучум, насторожив уши, готовы были броситься вниз по реке. Наконец оттуда долетел лёгкий всплеск волны и затяжной скрип.
— Кто-то плывёт, — сказал Лиханов, и мы все четверо вышли к реке.
Из-за мыса показалась долблёнка. Она свернула в нашу сторону и медленно поползла вдоль каменистого бережка навстречу течению. Впереди, к нам спиной, сидела женщина, натужно работая вёслами. Вода под лодкой в лучах солнца кипела плавленым серебром, и от каждого удара рассыпались далеко вокруг каскады брызг. Кормовым веслом правил крупный мужчина.
— Что за люди, куда они плывут? — спросил я Лиханова.
— Делать тут человеку нечего, зачем они идут — не знаю.
Лодка, с трудом преодолевая течение, приближалась к нам. Теперь можно было и по одежде и по плоскому лицу мужчины угадать в незнакомцах эвенков.
— Это Гаврюшка Бомнакский, — пояснил Лиханов, — где-то у ваших проводником работает.
Лодка развернулась и с ходу врезалась в берег, вспахав размочаленным днищем гальку.
— Здорово, Николай, смотри-ка, опять сошлись наши тропы с тобой, — сказал кормовщик, растягивая зубастый рот.
— Здорово, здорово, Гаврюшка, — ответил Лиханов. — Чего тут зря воду мутишь?
— Смотри хорошо, воду мутит жена, да что-то плохо, видно, вёсла малы, надо бы уже на месте быть, а мы только до Джегормы дотянулись.
Мужчина с полным равнодушием извлёк кисет и стал закуривать.
— Вы что не сходите на берег, разве ночевать не будете? — спросил Василий Николаевич.
— Нет, дальше пойдём. Надо добраться до места.
— Далеко ли?
— Однако, двадцать, а то и больше кривунок будет — далеко…
— Тогда чайку попейте, дня ещё много, успеете.
— Спасибо, близко за мысом, такое дело было… Мы у инженера работаем, звёзды смотрим. Он на оленях вперёд ушёл, а мы на лодке тащимся.
— У астронома Новопольцева работаете? — спросил я.
— Во-от, Новопольцева. Ты знаешь? Ему помощница девка Нина.
— Да, да, Нина.
Между ним и Лихановым завязался разговор на родном языке. И пока они выпытывали друг у друга новости, я рассматривал гостей.
